Ольга Громыко - Год Крысы. Путница.

Саврянин перечитал письмо два раза — Рыска видела, как его взгляд перескакивает с нижней на верхнюю строчку. Потом он вообще остекленел: Альк пытался поверить, что на листке написано именно это.

— Ну? Что там?! — приплясывал рядом изнывающий от любопытства Жар.

— Покажи! — потеребила саврянина и Рыска.

Альк заколебался, но все-таки отдал ей листок — хотя тайна была крупновата даже для сына посла, не то что для простой весчанки.

Чтобы разобрать текст, девушке понадобилось втрое больше времени: почерк мелкий, незнакомый, да и волновалась она здорово. За минувшие дни Рыска успела напридумывать столько секретных посланий, что на дюжину сказок хватило бы: и карта старинного клада, и страшный заговор против тсаря, и шпионский доклад… Но такое!

— Ой… — сказала девушка, прижимая ладошку к левой щеке. Правая продолжала алеть, будто свеклой намазанная.

— Да вы что, издеваетесь, что ли?! — возопил вор. — Читай вслух!

— Я… я не могу. — Рыска поспешно вернула письмо саврянину и прикрыла вторую щеку. — Пусть Альк.

— Еще чего. У меня от первой половины челюсти сводит. — Белокосый потер подбородок, будто пытаясь избавиться от потеков чего-то липкого и приторного.

— А у меня — от второй! — поспешно добавила Рыска. — Особенно там, где про ноги и дальше.

— У вашего тсаревича весьма богатое воображение, — согласился Альк. — А судя по тону письма, и опыт.

— Но откуда?! — Рыска переложила ладони со щек на уши, тоже раскаленные докрасна.

Это для Алька как раз не было загадкой.

— У нас же якобы мир. Послы постоянно ездят, и вашу сторону возглавляет младший тсарский сын. По неделе-другой живет в гостевой части дворца, дожидаясь приема, — надо ж чем-то занять свободное время.

— Странно, что тсарь его отпускает, — заметил Жар. — После того, как вы старшего пришибли.

— Сам нарвался, — жестко отрезал Альк. — Мне было пять-шесть лет, когда отец принимал его в нашем замке, но я прекрасно помню этого типа. Как после выразился дед, крыса в голубиных перьях. Если б еще пару лет прожил, то спихнул бы обожаемого папашу с трона и в открытую объявил нам войну. Он ехал не заключать мирный договор, а устраивать провокацию, но перестарался и погиб сам. Впрочем, не буду врать: мы тоже не собирались ничего подписывать.

— Тем более странно — вдруг младший тоже перестарается? — скептически возразил Жар.

— Мне кажется, что ваш тсарь как раз на это и рассчитывает. Старший сын был его любимцем, а Шарес только мозолит глаза непохожестью на брата — и внешне, и по характеру. Я с ним пару раз разговаривал — хороший парень, только уж слишком отца слушается, даже когда не одобряет его приказов. Если за последние годы ничего не изменилось, то представляю, как он сейчас разрывается между долгом и…

— И?!

— И ногами и дальше. — Саврянин скатал листок, засунул его в трубочку, прихлопнул ладонью пробку и решительно объявил: — Мы должны его доставить.

— Кому?!

— Прекрасной, бесценной Исечке, — с содроганием процитировал Альк, вспоминая, как сестра с придыханием зачитывала ему творения пораженных любовной лихорадкой поклонников, навсегда отбив охоту к подобному сочинительству. А это был один из тяжелейших случаев. — Свету его души и колодцу его.

— Там вроде про колодцы глаз было, — неуверенно возразила Рыска. — Бездонные.

— Смысл один и тот же.

— То есть это… обычное любовное письмо?! — сообразил Жар.

Альк в упор поглядел на вора и медленно сказал:

— Письмо, от которого зависит судьба двух тсарств, вряд ли можно назвать обычным.

— Каким боком она зависит-то? Ну влюбился наш тсаревич в какую-то саврянку… Ты ее хоть знаешь?

— И довольно неплохо. — Саврянин неожиданно усмехнулся. — Хотя мне ее высочество Исенара на Исечку вряд ли откликнется.

Дрова наконец занялись, и дым-туман сменился ровным солнечным жаром. Высохшая трава распрямилась, в ней зажурчали кузнечики, и загудели над цветами дикие пчелы. Ноги коров выжелтило пыльцой: всадники ехали по бездорожью, вдоль неизвестной речушки, почти сплошь заросшей тростниками. Гитара и котелок бренькали в лад.

— Но в саврянскую столицу… — нудел Жар. — Это ж далеко как!

Рыска молчала, хотя при мысли о стране, населенной одними Альками, ее прошибал холодный пот. Однако с ролью гонца девушка смирилась безропотно. Во-первых, цель наконец-то была правильной и по-сказочному героической, во-вторых, другой ей Хольга не предложила.

— Всего-то три-четыре дня от границы, если по прямой.

— А до границы сколько?

Альк козырьком приставил ладонь ко лбу, скользя взглядом по бликующей под солнцем воде. Речушка почти наверняка впадала в Рыбку, и саврянин как раз прикидывал, стоит ли держаться ее и дальше, не слишком ли петляет.

— Вряд ли больше. Может, уже завтра вечером к переправе подойдем.

— Так близко?! — вырвалось у Рыски.

— Вы договоритесь вначале, далеко или близко, а потом нойте.

— Я не ною, — поспешно возразила девушка. В детстве ей казалось, что Саврия находится на краю света, а то и за ним — какой свет такую дрянь вытерпит?! Впрочем, тогда для Рыски и Макополь чем-то сказочным был. А выяснилось — обычный грязный городишко, по сравнению с Зайцеградом чуть ли не веска. — Просто запуталась, где мы.

— Мы от границы далеко и не отходили, двигались вдоль нее, немного забирая к югу, — смягчился Альк. — От Мириных Шахт до Рыбки всего десяток вешек было. А отсюда с полсотни, не больше.

Рыска вспомнила, как вместе с мальчишками улюлюкала и выкрикивала дразнилки вслед проезжавшим через Приболотье белокосым, и в животе скрутился новый клубок страха.

— Нас в Саврии тоже камнями зашвыривать будут, да? — обреченно спросил она у Алька.

— Поменьше рот разевай, никто и не догадается, что ты ринтарка, — отмахнулся тот.

— А Жар?

— Мольцов, как и путников, в любой стране уважают. А если вдобавок блаженным прикинется, вообще прекрасно будет.

— Двое блаженных на компанию многовато будет, — не остался в долгу вор.

— Ничего, я как-нибудь попытаюсь вас уравновесить.

— Благослови тебя Хольга, убогий, — смиренно ответил Жар, осеняя его знаком Богини.

Святость оказалась куда лучшим оружием против ядовитого языка белокосого, чем попытки перещеголять его в острословии.

— Кончай ты эту несчастную Хольгу поминать! — не выдержал Альк. — Нашел корову отпущения.

— Да оно прилипчивое, как не знаю что, — со смешком признался вор. — Как целый день наблеешься: Храни тебя Хольга, во имя Хольги, Хольга с тобой…, так потом само с языка слетает.