Кирилл Шатилов - Алое пламя в зеленой листве (фрагмент)

Остальные стражники выглядели значительно старше своего соратника и походили друг на друга безупречностью доспехов: кругловерхий шлем с кольчужной пелериной, пластиночный панцирь, надежно закрывавший весь торс, ниже пояса — кольчужный передник, доходящий до середины подола длинной, как женское платье, рубахи, из-под которой выглядывали мыски таких же, как у Хида, кожаных ботинок. Эти воины немало повидали на своем веку и предпочитали томиться в латах, но зато в любой момент быть готовыми к обстрелу нежданного противника. Вот с кого Хиду не мешало бы брать пример, подумал Дайлет, а вслух сказал:

— Локлан забрал чужеземца к себе. Граки от этого стал только мрачней. Ругается, что мы тут по зайцам стреляем. Как будто может предложить цель получше.

При упоминании зайца Хид самодовольно улыбнулся, а один из стражников заметил:

— Теперь всем хочется быть поближе к парню, который раздобыл доспехи Дули. Пусть даже никто не знает толком, откуда он взялся и на каком языке говорит.

— Мне показалось, Локлан с ним разговаривает, — возразил другой стражник. — Да и вчера у костра, когда его кормили, он мычал чего-то такое, довольно понятное. Типа «я торговец, и зовут меня Вил». Все слышали.

— Нынче главное — кто услышит историю про то, как он нашел место гибели Дули на Мертвом болоте, — снова заговорил Дайлет. — Вы заметили, как ловко Локлан оттеснил Шигана?

— А при чем тут Шиган? — снова взял слово Хид. — Его дело — проповедовать культ Кедика.

— Проповедники все заодно, — согласился с Дайлетом молчавший до сих пор стражник по имени Саннак. Он устало снял шлем, и всем стало видно, что его шапочка промокла от пота. — Интересно, у него ли сейчас принесенные чужестранцем трофеи?

— Или у Граки? — предположил Дайлет.

— Или уже у Локлана, — утвердительным тоном добавил Саннак. — Лишь бы они теперь не перегрызлись, кому везти их в замок. Вы не помните рассказ о том, что случилось, когда один рыбак выловил в Бехеме лоскуток знамени Адана?

Адан был героем преданий не менее знаменитых, чем предания о Дули, хотя совершал он свои подвиги раньше последнего зим на сто. История, о которой говорил сейчас Саннак, произошла тоже достаточно давно, чтобы стать легендой, однако передавалась она из уст в уста лишь народной молвой. Проповедники о ней умалчивали. Вероятно, потому, что она служила примером алчности, свойственной даже тем, кому надлежало заботиться о чистоте людской совести. Хид признался, что не слышал этой истории. Специально для него Саннак, поглядывая на Дайлета, вкратце объяснил:

— Рыбак, который нашел знамя Адана, погибшего, как ты знаешь, при попытке перейти через Бехему, так обрадовался своей находке, что поспешил доставить ее прямиком в замок. На свою беду он совершенно забыл, что должен по традиции первым делом поставить в известность одного из проповедников. О том, что он нашел в реке, знал только его сын. Так вот, оставив сына за старшего, рыбак направляется в замок и первым, кого он там встречает, оказывается проповедник культа одного из героев, сегодня позабытого. По-видимому, позабытого не зря, потому что проповедник, вопреки Закону, искал славу себе, а не тому, кого избрал своим кумиром. Как бы то ни было, рыбака никто больше не видел, а лоскуток знамени выставлялся потом на всеобщее обозрение как реликвия, найденная проповедником Адана. А вовсе не пропавшим рыбаком. Проповедник же забытого героя доживал свои годы в достатке и процветании. Говорят, его могила до сих пор существует и приносит доход потомкам.

— Откуда нам знать, что сын того рыбака не соврал? — сказал Хид.

— Но отец-то его пропал!

Воцарилась тишина. До слуха воинов долетела перекличка птиц в залитом жарким солнцем лесу. Человеку неопытному могло бы даже показаться, что это вовсе не птицы, а прячущиеся за деревьями шеважа подают друг другу сигналы перед началом штурма.

Сейчас уже никто доподлинно не знал, каким образом в лесах на всем протяжении Пограничья появились первые шеважа. На этот счет у вабонов бытовало несколько мнений. Сторонники первого, коих было меньшинство, полагали, что шеважа, или «дикари», в незапамятные времена пришли из-за Мертвого болота и заняли лес чуть ли не раньше, чем здесь обосновались вабоны. По этой гипотезе получалось, что шеважа имели больше прав на здешние земли, и в роли захватчиков, следовательно, выступали не они, а сами вабоны. Гипотеза эта имела по меньшей мере два уязвимых места, на которые всегда обращали внимание ее многочисленные критики. Во-первых, она не отвечала на вопрос, откуда же тогда пришли вабоны, если только они не испокон веков жили здесь, вдоль Пограничья, в долине реки Бехемы. Во-вторых, не объясняла, почему шеважа настолько отставали от вабонов в государственном развитии, оставаясь все это время довольно разрозненными племенами и к тому же обладая только самым примитивным оружием.

Сторонники второго мнения соглашались на определенный компромисс. Они допускали, что шеважа могли прийти из-за Мертвого болота, но считали, что произошло это относительно недавно, зим за триста до описываемых событий, когда летописцы впервые стали отмечать в своих записях кровавые стычки с полудикими обитателями лесов Пограничья. Веривших в правоту этой гипотезы среди вабонов было большинство.

Наконец еще одно мнение, разделяемое из-за своей смелости немногими, сводилось к тому, что шеважа и вабоны суть один и тот же народ, в какой-то момент разделившийся на собственно вабонов, то есть цивилизованных воинов, живущих по определенным законом чести и веры в героев прошлого, и изгоев, ставших таковыми в силу допущенных ими прегрешений и безверья. И если с тех пор развитие вабонов шло по восходящей — они совершенствовали оружие, научились строить из камня и укреплять свои здания, развивали торговлю — то прячущиеся по лесам шеважа день ото дня только и делали, что дичали.

Никто доподлинно не знал ни сколько их, ни даже где именно они обитают. Ходили слухи, что в лесу полным-полно укромных пещер, где могут таиться сотни, если не тысячи шеважа. Лазутчики то и дело докладывали, что обнаружили очередной лесной лагерь, состоящий из нескольких примитивных хижин и кострища, но как всегда пустой. Поговаривали также, что шеважа вообще живут на деревьях, приводя в доказательство найденные большие гнезда правильной формы и узкие мостки, сплетенные из лиан и веток, которыми эти гнезда соединялись.

Количество шеважа тоже всегда называлось разное. До наступившего в последнее время относительного затишья их отряды, нападавшие на заставы вабонов, исчислялись от нескольких десятков, когда весь штурм сводился к более или менее успешному обстрелу эльгяр из-за ближайших деревьев, до нескольких сотен, — и тогда исход сражения решали прочность стен и слаженность действий защитников. Не только летописи, но и старики рассказывали, что в былые времена шеважа могли собраться в многотысячную армию и нанести сокрушительный урон двум-трем заставам подряд, разметая их буквально в щепки и уничтожая все и вся на своем пути. Эти рассказы порождали среди вабонов — особенно женщин и детей — не только страхи, что подобное может в любой момент повториться, но и предположения, будто на самом деле шеважа есть не что иное, как кочующая по Пограничью одна большая армия, поделенная на отряды, не имеющая постоянного пристанища и потому неуловимая и неистребимая.