Робин Хобб - Магия отступника

Мне не хотелось туда заглядывать. Я подумал, что стоит пробежать через комнату, вспрыгнуть на постель и заставить себя там и остаться. Может, под ней вовсе ничего нет. Может, я свалял дурака. Я могу не спать всю ночь. Если что-нибудь соберется на меня напасть, я позову на помощь. Мне вовсе не нужно встречаться с ним прямо сейчас.

Только вот я был должен. Отец приказал мне это сделать. Именно так поступил бы солдат. А я был вторым сыном, рожденным, чтобы стать солдатом. И никем другим. Значит, мне следует выполнить свой долг.

Но это не означало, что при этом я обязан делать глупости.

Я осторожно отодвинулся от своей двери и промчался по пустынным коридорам в гостиную. Мой дом был тихим и почти незнакомым в этот поздний час. Не суетились слуги, не хлопали двери, не звучали голоса. Я слышал только топот собственных босых ног и свое же громкое дыхание. Когда я вошел в гостиную, освещенную лишь угасающим огнем в камине, там никого не было. Жутко. Я подошел к стойке с каминными приборами и выбрал кочергу. Она оказалась тяжелой, гораздо тяжелее моего тренировочного клинка. Я взвесил ее в руках и решил, что она мне подойдет.

Нести ее к моей комнате оказалось очень неудобно. Ее конец как будто сам тянулся к полу, но я стиснул зубы, перехватил ее покрепче обеими руками и направился вместе с ней обратно.

Дверь была приоткрыта, как я ее и оставил. Не дав себе времени на раздумья или колебания, я ворвался в комнату, опустился на одно колено и ткнул тяжелой кочергой под кровать. Она не встретила сопротивления. Воодушевленный этим, я загнутым концом подцепил покрывало и, держа ее наготове, быстро пригнулся и заглянул под кровать. Тусклый свет, просачивающийся из коридора, показал мне, что там никого нет.

Я поднялся на ноги и, с кочергой наперевес, прокрался к раздувающейся занавеске. Я снова махнул кочергой, подцепил ее концом плотную ткань и отодвинул от стены. Ничего.

Но мое воображение уже разгадало вероятный замысел моего коварного врага. Он наверняка успел спрятаться в шкаф. С неистово колотящимся сердцем я перехватил кочергу в одну руку, а другой распахнул дверцу шкафа. Я невольно вскрикнул в ужасе, когда от этого рывка шелохнулась одежда внутри. Тогда я ударил кочергой, с такой силой вонзив ее в нутро шкафа, что ее тяжелый конец поцарапал дерево на задней стенке.

Неожиданно сзади надо мной нависла тень. Я резко развернулся, выставив перед собой кочергу. Отец перехватил ее и быстрым движением разоружил меня. Я стоял и в ужасе смотрел на него.

— Ну, докладывай, солдат, — улыбнулся он мне.

— Там ничего нет, сэр. — Мой голос дрогнул.

Я выставил себя дураком перед отцом. Он видел, насколько я испугался.

— Согласен, — кивнул он, — ничего страшного. И я горжусь тобой, сын. Очень горжусь. Если бы здесь нашлось что-нибудь, чего стоило бы бояться, ты бы с ним справился. Теперь ты знаешь, что способен встретить свой страх лицом к лицу. Тебе не придется, хныча, бежать к маме, няне или даже ко мне. Ты храбрый мальчик, Невар. Однажды ты станешь хорошим солдатом.

Он прислонил тяжелую кочергу к стене у изголовья моей кровати.

— Пожалуй, я оставлю ее здесь на ночь. На случай, если ты решишь, что она снова тебе нужна. А теперь в кровать и спать. Завтра нам предстоит трудный день.

Я забрался в постель, и он набросил поверх покрывало, которое я почти скинул на пол. Он наклонился и на мгновение накрыл ладонью мой лоб.

— Доброй ночи, сын, — сказал он и вышел из комнаты, оставив дверь чуть приоткрытой, так что на мою защитницу кочергу падал тусклый лучик света из коридора.

Эти воспоминания нахлынули на меня, когда дрожащее тело мальчика прижалось к моей спине. Запомнил этот случай ребенок, но теперь, повзрослев, я переосмыслил его. Отец ждал и наблюдал, что я стану делать. Он не вмешивался, но присматривал за мной. И он гордился мной, своим сыном-солдатом. Гордился моей отвагой и сам мне об этом сказал. Я не помню, сколько еще ночей кочерга оставалась в моей комнате, около кровати. Но с тех самых пор меня больше не мучил страх темноты.

Что бы ни произошло за последующие годы и как бы мы с отцом ни расстались, тогда он дал мне нечто куда более важное, чем если бы просто отнес меня в постель на руках и сам проверил мою комнату на предмет воображаемых угроз. Когда же я лишился того отца, каким он был для меня прежде?

Когда он лишился своего сына-солдата?

Я попытался поднять руку, но не смог. Мальчик-солдат полностью владел телом. Я не мог даже открыть глаза. Тогда я ткнулся в его сознание. Оно едва теплилось. Он был совершенно измучен сражением с вызванной им самим лихорадкой. Я сосредоточил все силы, чтобы пробиться сквозь его оцепенение. Я поделился с ним воспоминаниями об отце и знанием о страхе Ликари. Он услышал меня, но так ничего и не предпринял.

— Сделай что-нибудь, — безжалостно теребил его я. — Сделай что-нибудь для мальчика. Прямо сейчас.

— Уйди. Дай мне отдохнуть.

Я не отставал. Я изводил его, словно колючка в стопе или камешек в постели. Наконец он сдался.

— Воды? — прохрипел он. — Ликари?

— Я здесь, — тут же ответил мальчик дрожащим голосом. — Мех у меня.

— Помоги мне напиться.

Тьма сомкнулась вокруг нас тесным кольцом. Ликари подбросил в костер кусочек древесины и, когда огонь немного разгорелся, поднес к моим губам мех. У него неважно вышло, из меха брызнула вода и намочила мне подбородок и грудь, прежде чем мальчик-солдат сумел поймать струю ртом. Но тогда она оказалась чудесной — холодной, сладкой, успокаивающей. Он и не понимал, как сильно хотел пить. Ликари заткнул мех пробкой, мальчик-солдат утер рукой мокрый подбородок, а потом почистил ею запекшиеся коркой глаза. Даже тусклый свет пещеры показался ему слишком ярким.

— Где Оликея? — спросил мальчик-солдат у Ликари.

— Ушла вперед, посмотреть, не попалась ли рыба в следующую вершу. — Мальчик замешкался, а потом добавил: — Ее уже давно нет.

— Уверен, она скоро вернется.

Говорить мальчику-солдату было трудно. У него страшно болела голова. Чтобы навязать ему свои мысли, мне пришлось разделить с ним его ощущения. Я ожесточил свое сердце и начал его подталкивать.

— Но ты остался рядом со мной здесь, в темноте, — неохотно проговорил он, чем вызвал в голове новый приступ боли, — чтобы за мной присмотреть.

— Да.

— Спасибо за воду, Ликари. Хорошо, что ты здесь.

— Оликея говорит, что таков долг кормильца, — твердо ответил мальчик, уняв дрожь. — Я горжусь тем, что я твой кормилец, Невар.

— Я рад, что ты здесь. — И в этот краткий миг говорил действительно именно я.

Мальчик-солдат снова погружался в оцепенение, и его усталость тянула меня за собой. Я слишком тесно связал с ним свое сознание и теперь, когда он провалился в сон, отправился вслед за ним. Но уже в полудреме я успел заметить, что малыш снова устроился за моей спиной, но уже больше не дрожит. После этого я позволил себе соскользнуть в темноту вместе с мальчиком-солдатом.