Анастасия Вихарева - Тайны гор, которых не было на карте...

— Да за кого вы меня принимаете?! — обиделась Манька. — Думаете, я начну в вампиры проситься?

— Ой-ой-ой! — покачал головой Борзеевич насмешливо. — Не такие в лужу садились! Не будь нас, бежала бы к вампиру, сверкая пятками! Немало знал я примеров, когда самые что ни наесть герои выпрашивали у вампира милостыню. Взять того же Ахиллеса… Ткнули в пятку, он и пятки отбросил. А без пяток какой герой? Тебя тоже… в пятку ткнули!

— Не будь нас, — рассмеялся Дьявол, — она убилась бы столько раз — ума не хватит сосчитать — и без всякого Зова. Я еще причину позора перед Бабой Ягой так пока не услышал! А ведь там тоже… Благодетель подсказочный наставлениями инструктировал! Тот же Зов, но приемлемый и пристойный, — он повернулся к Маньке, взглянув на нее строго, и навис над нею каменной глыбой: — Но Борзеевич прав. Если наложили Зов, который свербит мозги либидом, довела ты вампиров до горючего каления! Такой Зов заставляет носителя проявлять жалость ко всему, что связано с душой, типа ревность, или ощущение брошенности… Как когда ты не можешь их ненавидеть и все время стараешься войти в их общество, пусть даже мысленно. Сама посуди: жалость есть, сострадание, готовность простить — а ненависти нет! И как бы ни старалась поненавидеть — не получается!

Дьявол с сочувствием покачал головой, заложив руки за спину.

Манька промолчала, сказать ей было нечего. Ненавидеть вампиров у нее действительно не получалось. Даже как на вампира посмотреть… Люди, как люди. Приглядишься, вроде с соплями, со слезами, мудрости никакой, а как подумаешь, ну просто, вспомнишь — святые, огромной души, и что ни слово, хоть как по радио скажут, а все золото.

— Нащупать любой Зов, ой как тяжело! Пока не вывернешься наизнанку (тоже, кстати, моим умом выражение в мир пришло! Где у человека изнанка?!), Зов себя не обнаружит, ты уж мне поверь! Зов: прощай вампир, здравствуйте, пять литров крови! Фактически, вампиры обрекли Его Величество, будучи в душе вампиром, остаться навсегда человеком. Накладывали его никак не для того, чтобы вдруг Его Величество воспылал великой скорбью по отсутствующей правой руке — никогда они этого не делают. И не для того позвали, чтобы землю вампира под тебя положить. Зов наложен по-хитрому.

— И?.. — вопросительно уставилась Манька на обоих. — Вы понимаете, о чем я говорю? Я бы вас променяла на одного приятного вампира! Согласитесь, что не самая лучшая мысль…. Но от ваших слов она почему-то не рассасывается…

— Идущий на Зов трижды проклят мной — на три головы отстоишь! Душа открыта, один манит, один вместо тебя садится. Только твоя бесшабашность и настырность убеждают меня, что не молишься. Поэтому помогаю.

— И как ты помогаешь мне? — Манька развела руками, прижимая руки к сердцу. — Что-то результатов незаметно! Я просто сейчас слилась бы с вампиром в экстазе… Тоска скрутила, хоть волком вой… Ну честно! Вся наука коту под хвост…

Борзеевич рассмеялся.

— Думаешь, душе твоей легче было, когда подставилась и позвали его?

— Ты же не блох ловишь! — возмутился и обиделся Дьявол. — Конечно, человеку одному сложно обойти вампира, а мне не сложно помочь — я на вампирах собаку съел. Отверзла земля уста, гонит туда, где кончается, рассмотреть на местах кучку дерьма. Ну так беги, если боязни нет. Но бездна Бездне рознь. Знаешь, меня тоже манит Бездна: я из нее вышел — и иногда вспоминаю. Не скажу, что мне было с нею неуютно, больно она мне не делала, но вспомнил и подумал: ну уж нет! Здесь я сам себе голова, что хочу, то и творю, а с ее ограниченными возможностями я бы так не развернулся! И как бы ни звала, я пока издали нахожу в ней кучу недостатков, понимая, что она не хороша для меня! Результатов, говоришь, нет… А чем объяснить голое твое сознание, которое сумело сказать нет, когда о любви прокричал вампир?

— Твоя Бездна тоже о любви вопиет? — спросила Манька с издевкой, спускаясь с горы в сторону лагеря. Она уже злилась, но не на вампира, а на Дьявола с Борзеевичем. — А ты говоришь, что вампир в Никуда уходит! "Никуда" любить не смогло бы! Они и тут пожили, и там поживут, а я — проклятая! Мне странно слышать, что это оказалось так легко — сделать меня проклятой! И даже ты не можешь вернуть мне мою жизнь! И говоришь мне: ой, Манечка, не надо становится вампиром, жизнь у них не слаще твоей… А какая тогда — сладкая? Вот я, вот вампир, вот болезнь… Вылечи! — она окончательно рассердилась. — Говорят же: сердцу не прикажешь — любовь зла, полюбишь и козла, чем плохо-то полюбить такой любовью, чтобы душа в небо улетела?

— Могу! Беги! — Дьявол посторонился. — Опрокинь на себя кару мою! Для человека норма, что один любит, второй позволяет себя любить. Только почему-то один всегда любит, второй всегда позволяет. У одного слезы, когда он могилу свою представляет на коленях — и стоит, а второй представляет, как проклятый отваливает — и отваливает. И сидят семеро по лавкам, друг на друга непохожие, и титьку просят… Вот именно — душа в Небо. Маня, вампир целовал-миловал на душе твоей красну девицу, которая ласки его благосклонно приняла, а ты позарилась на любовь их — мол, ее полюбил, теперь меня полюби. Такое часто бывает, когда третий свечку держит. Например, ребеночек, который не только держит, но участвует, бултыхаясь. Он побултыхался, а душа его всему миру отдалась…

Ни принять, ни понять вашему сознанию мою Бездну нельзя. Это такое Ничто, где даже Голос Бога прозвучать может, только рождая все ту же материю, которая становится частью меня самого, — ответил Дьявол, пристраиваясь рядом. Слово человека рождает плоть в земле человека, а в моей одного слова будет маловато, надо еще моими параметрами обладать, которые вашим умом ни понять, ни измерить. Конец Вселенной сначала достаньте… хотя бы в одной подвселенной. И что человек, земля которого начинается в одном, а заканчивается в другом?

Манька иногда удивлялась его терпению. Она смотрела всеми своими зрениями, но никакой болезни в Зове, направленном на нее, не находила, и страшная правда о вампирах становилась какой-то необъективной. Единственно понимала — так быть не должно!

— Первородную, из которой я могу слепить все что угодно, — долетели до нее слова Дьявола.

Она с трудом, но заставила себя слушать его.

— При чем здесь Бездна и материя? — пожала она плечами.

— Бездна молчит. Мудро, — ответил Дьявол. — Белым по черному напоминая, что я часть ее. Лучшая ее часть! Мы Бог и Абсолютный Бог. Даже если я верну все на свои места, я останусь собой — сознанием, ее противоположностью, и буду снова парить над нею. Тьфу, тьфу, тьфу! — Дьявол поплевал через плечо. — В то время как ваше сознание становится ею. Ни кричать, ни пищать ты там не сможешь, даже если бы я и Бездна могли тебе позволить. Вы или остаетесь со мной, или становитесь Ею. Твоя половина тоже молчит, когда нет ужаса, напоминая без слов, что ты — лучшая ее часть. Не то чтобы молчит, все же, на том конце сознание, но он приходит к тебе, как ты сама. А если ты или твоя половина вдруг обрели самостоятельность, это говорит лишь о том, что руки ваши в крови.