Анастасия Вихарева - Тайны гор, которых не было на карте...

Гранитный тазик оказался что надо. С помощью Дьявольского кинжала вогнутую плиту быстро углубили и поставили на огонь, натаскав снега. Приготовили место для ночлега, убирая с лежака острые камни и выравнивая песком. Покорение вершины и обустройство бани не отменило мучений по физподготовке. Борзеевич, заглянув в рюкзак, который со времени их путешествия значительно отощал, и, убедившись, что из запасов ничего не осталось, решил составить ей компанию. Маньку решение Борзеевича обрадовало, но уже через пятнадцать минут она об этом пожалела, с круглыми от изумления глазами наблюдая за тем, как резво Борзеевич уворачивается и наносит ответные удары почти в то место, где Дьявол должен был находиться. Если бы на месте Дьявола была она, раз десять была бы уже мертвой. Но стоило поверить, что Борзеевич устоял, как сразу же был повержен Дьяволом десять раз подряд и на десятый взмолился, ругая Дьявола, который насилием над учеником непедагогично отбивал охоту изучать искусство боя на первом же занятии.

Дьявол помог старику подняться, недовольно попеняв, что Борзеевич потерял форму. Борзеевич не в первый раз занимался с нею, но никогда раньше не демонстрировал свои выдающиеся способности так явно, поставляя себя на многие головы выше. Манькины брови поползли вверх еще выше. Это что же, дурили ее, когда она жалела Борзеевича, таская на себе как куль с мукой, когда он, растянувшись под деревом, вопил как пострадавший?

— Ну… — оба повернулись в ее сторону, один снисходительно с ехидцей, второй строго.

Манькины плечи опустились. Из всего она поняла только одно — ее осмеяли. Выходит, зря она собой гордилась, радуясь, что успехи ее намного превосходят Борзеевские.

Борзеевич отправился в пещеру, опробовать баню, а она в этот вечер, может быть, впервые поняла, что никакой физподготовки у нее не было и в помине. Дьявол забыл, что она человек. В пещеру Манька вернулась выжатая, как лимон. Пот с нее еще долго струился градом, и живая вода не сразу вернула силы. Мышцы живота, рук и ног болели, будто ее растягивали на дыбе. Порка была подобна массажу. Последние метры она ползла, лишившись сил.

Когда вползла в пещеру, Дьявол и чистый и подстриженный Борзеевич, в трусах, с полотенцем на плечах — постиранные штаны его висели на веревочке, рядом с портянками, в которых просвечивали дыры, сидели на земле, скрестив ноги в позе лотоса, и пили кипяток из кружек. Заметив ее, Борзеевич молча, с достоинством, поставил между ними еще одну кружку с кипятком, накрытую ровно срезанным ломтиком железного каравая, как бы приглашая присоединиться. Манька приняла приглашение, уминая железо и запивая кипятком, украдкой рассматривая стариковские дряблые мышцы, которые с опытным мастером никак не вязались. Пожалуй, она его зауважала — не стоило судить по внешнему виду о сути. И обрадовалась, когда Борзеевич, накрасовавшись всласть, вернулся в обычное состояние, собираясь оставить пещеру, запросто попросил у нее полушубок, чтобы и она могла помыться, не смущаясь.

Манька разобрала вещи и протянула ему дополнительно теплый свитер. Не хватало ей еще одного Дьявола!

— Полушубок у меня тоже дырявый стает, — она показала ему внушительную потертость на спине, которая просвечивала ветхостью против света.

— Если так дело пойдет, к финишу придем голые, — огорчился Борзеевич, со скорбным выражением постояв над своими изношенными лапотками. Он неохотно достал из рюкзака новые, обулся и вышел. Дьявол вышел следом, сочувственно нарочито громко вздыхая: о-хо-хо, о-хо-хо…

На следующее утро Дьявол поднял их не свет ни заря. Настроение у всех было отличное — предстояло спускаться под гору. Весь предыдущий день стояла хорошая погода, и теплый ветер с долины дул в сторону гор. Не иначе Дьявол готовил ледовую горку. Покидать нагретую пещеру не хотелось. Борзеевич на секунду другую задумался, пока Манька одевала рюкзак и колчан со стрелами, перекинув за спину запасной посох и лук.

— Знаешь, Маня, когда люди покоряют что-то, они обязательно на этом месте оставляют о себе память. Флаг там, или надпись… — сказал он, решительно порывшись у себя в кармане и вынув уголек. — Я, пожалуй, тоже оставлю.

— Лучше нацарапать, — подсказала Манька. — Углем — это ненадолго.

Она вынула из ножен кинжал Дьявола и передала его Борзеевичу.

"Здесь был мастер Гроб" — аккуратно вывел Борзеевич.

Манька взяла у него кинжал и нацарапала рядом: "и Маня" В пещеру заглянул Дьявол, недовольный тем, что они долго собираются.

— Думаю, мне тоже стоит напомнить о себе, — заметив, чем они заняты, то ли спросил, то ли уже решил Дьявол.

"и Дьявол" — ровным почерком вывел он. Кинжал ему не понадобился. Рука у него враз стала лапой, и по стене он чиркнул когтем, из-под которого посыпались искры, будто надпись он выпиливал. Внизу он очертил круг и вписал внутрь размашистую перевернутую букву А с выступающей перекладиной. Манька усмехнулась, погладив крест крестов, который согревал ее, когда совсем становилось холодно.

— Как ровно мы поделили стены, — заметил он, рассматривая надписи.

— Сойдет, — сказала Манька не совсем довольная, что писать приходится на покоренной вершине, на которую при желании мог бы влезть каждый пятый.

Ледяная горка оказалась как раз такая, как они и предполагали.

С горы к подножию второй вершины съехали к обеду второго дня, изредка останавливаясь, когда местность становилась скалистая, или ее пересекали расщелины, или со всего маху въезжали в рыхлый снег, или наезжали на холм, когда дорога шла на подъем. На ночь просто не смогли остановится, потерявшись и катившись уже вслепую. Весь подъем Маньке приходилось держать ноги елочкой, используя посох, как третью ногу. Скользкая подошва то и дело норовила укатить не в ту сторону, железные обутки скользили по насту, как взаправдашние коньки, но конькобежец или горнолыжник из нее получился никудышный. Часть пути со свистом в ушах она просто катилась на спине, на заднем месте и на коленях, с ужасом прислушиваясь к тому, как легко рвется полушубок и штаны, цепляясь за случайные выступы острых камней и скал, припорошенные снегом. Благо, снега было много, склон горы под ним был почти ровным, перелетая через глубокие расщелины и ущелья на немыслимой скорости.

Хуже пришлось Борзеевичу. Его самодельные снегоступы, сплетенные из ивовых прутьев, при спуске оказались бесполезными. Он катился в лаптях, проверяя их на каждой остановке. Наконец, как раненная птица, он испустил вопль, и замотал портянки поверх лаптей, используя запасную пару. Всю остальную дорогу он предпочел, как Манька, катиться на спине или на заднем месте, используя для торможения и рулевого управления рюкзак.