Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

Отец ребенка тоже еще был жив. Он упал почти на труп мародера – у того не было головы. Патрисию затошнило. Уличный воздух немного привел ее в чувство и она, путаясь в полах шубы, побежала на улицу. У самого перекрестка, возле пятиэтажного дома она увидела человека, выходившего из подъезда. Патрисия бросилась к нему, размахивая руками и крича в голос.

Незнакомец выступил на свет фонаря и женщина остановилась как вкопанная: в его руке был тяжелый обрез помпового ружья. И он был нацелен ей в живот.

— Там мальчик. Раненый, – Патрисия по инерции продолжала объяснять, но мужчина-китаец смотрел на нее безразличным взглядом и не опускал ружья. -Там мальчик и ему надо помочь, – повторила она и заплакала.

— А кто поможет моим девочкам? – голос китайца оказался полон ярости. – Они уже мертвы, а ведь они были такие замечательные, мои маленькие дочки. Что они сделали вам? Зачем вы их убили? – его руки дрожали все сильнее, и Патрисия увидела, как напрягся палец на спусковом крючке. – Неужели это только за то, что мы другие? Неужели только за желтый цвет кожи?!

Патрисия поняла, что этот человек невменяем, что он только что потерял свою семью, и вспомнила слова Ливанова: " Спросите любого русского здесь, и он вам скажет – китайцам здесь не место! Их надо выгонять из страны." Ей стало плохо.

Уже лежа на снегу и чувствуя, как немеют ноги и руки, она услышала, как кто-то бежит к ней, пытается поднять ее и снова отпускает. Мелькнуло лицо водителя. Кто-то громко сказал, что надо вызвать "скорую помощь". Потом Патрисия потеряла сознание.

По дороге в Канищево Саймон с увлечением искал изменения в той Рязани, которую он знал много лет назад, и хотя времени прошло немало, почти нечего не изменилось, ну разве что проложили, как он заметил, новую ветку монорельса в направлении Борковского карьера, да, пожалуй, облицевали темно-красным гранитом памятник Русско-Японскому братству.

Черной глыбой он возвышался над Приокским парком, который смутно отсвечивал фонарями вдоль шоссе. Ореховое озеро тускнело ледяной поверхностью.

Мягко скользя, машину обогнал вагон монорельса. Впереди редкими огоньками замаячили канищевские высотки. Вскоре пошли первые дома. Преодолев крутой подъем, машина сбавила скорость и повернула на проспект Лунина. По левой стороне зачастили фасады многоэтажек, по правой – кованая ограда набережной. Внизу неясно чернела вода Константиновского канала.

Евгений всю дорогу без умолку рассказывал новости, но сейчас Саймон его прервал:

— Кажется, этой улицы раньше не было.

— Да, профессор, как помнишь, до этого жил на Интернациональной. Но сейчас он переселился в новый дом. Городские власти провели реорганизацию заселения. Буди супругу, мы на месте, – Евгений подмигнул в зеркало заднего вида.

Саймон осторожно растолкал задремавшую жену:

— Джули, мы уже приехали.

— Да? – она сонно моргала и щурилась на свет фонарей. – Ну вот, не мог раньше разбудить, – сварливо сказала она, начиная прихорашиваться. – Не идти же мне к профессору растрепанной.

— Вы великолепно выглядите, – галантно заметил Евгений, открывая дверцу и помогая ей выбраться из машины.

Пятиэтажный одноподъездный дом в глубине двора за высокой кирпичной оградой был погружен во мрак. Светились только окна второго этажа.

— Это профессор, – пояснил Евгений, когда они вышагивали по мощеной дорожке с аккуратно убранными клумбами в сугробах.

Вечнозеленый кустарник по бокам аллейки был пострижен в виде шахматных фигур.

Привратник в форменной ливрее с позументами приветливо распахнул перед ними дверь и проводил по лестнице наверх. Шаги мягко тонули в ворсе ковровой дорожки. Желтый свет дробился в граненых плафонах, убаюкивая и расслабляя.

Саймон почувствовал, что устал настолько, что готов лечь прямо здесь, в этот густой красный ворс. Споткнувшись, он тихо чертыхнулся, но Джулия успела подхватить его под руку.

Дверь им открыл сам профессор:

— Заждались, заждались, – раскатисто пророкотал он на пол дома и втащил Саймона с женой в широкую прихожую. – Спасибо Герман Артурович. Вы свободны. Проходи Евгений, чего топчешься в дверях.

Из комнаты показалась дочь профессора Анастасия с наброшенным на плечи белым пуховым платком.

— Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она с гостями.

Саймон пожал протянутую ему руку. Евгений закрыл наконец дверь. В коридоре сразу стало шумно и людно.

— Снегу-то понатащили, – беззлобно пожурила гостей экономка, принимая пальто Евгения.

— Я обязательно все уберу, все до последней снежинки. Вот этими самыми руками, – Евгений дурачась, попытался встать на карачки.

— Ну, будет тебе кривляться, – профессор хлопнул его по спине и пригласил всех к столу.

В просторной гостиной, размерами напоминавшей скорее маленький зал, запросто могло поместиться человек тридцать. Под высоким потолком горела восьмирожковая люстра. У дальней стены с дверью, выходящей на лоджию, стоял столик с музыкальным центром. Квадратный коричневый ковер с витиеватым рисунком дополнял золотисто-желтые обои стен.

В середине стоял накрытый белоснежной скатертью стол с блюдами, большинства из которых Саймон до этого даже не видел.

— Ну что ж, отведаем, чего Бог послал, – профессор барским жестом пригласил гостей к ужину.

Когда все расселись, и экономка разлила первое, хозяева дома и Евгений, прикрыв глаза, быстро зашептали едва слышно про себя, едва шевеля губами. Джулия вопросительно посмотрела на Саймона, но тот глазами показал: не сейчас.

Все время молитвы и он, и жена рассеяно теребили край скатерти. Саймону было немножко неловко. Наконец профессор, окончив молитву, сказал:

— Ну-с, приступим, – и открыл крышку супника, отчего по комнате разлился дурманящий запах.

Через пол часа, когда прислуга уже принесла десерт, Саймон откинулся на спинку стула и ослабил ремень.

— Ну, и как вам Россия, – спросил Вартанов, обращаясь к Джулии.

— Замечательно, – в ее голосе прозвучало нескрываемое восхищение. – Скажите, а это на самом деле был кремль или декорация?

Профессор удивленно поднял брови, но Саймон пояснил:

— Мы говорим о Старой Руссе. По пути сюда мы видели из поезда зимний парк и...

— А! – рассмеялся Вартанов, – На вас тоже подействовала чарующая ночь. Нет, кремль самый настоящий. Правда, это новодел, но очень качественный. Прошлого века. Чуть дальше, с поезда его не видно, стоит настоящий старый кремль. Он отреставрирован и теперь там исторический музей. А этот долго делали архитекторы по конкурсному проекту. Но уверяю вас: и колокольный звон и император, и дворец – самые настоящие. Кстати, недавно я там был. Удостоился личной аудиенции у самого императора.