Дмитрий Щербинин - Обьект

Водитель кивнул головой и степенно пошёл вниз по лестнице, которая своей грязью никак не соответствовала его презентабельной внешности.

Удивлённый Эван вернулся в свою комнатушку, распечатал конверт, и достал лист белой, хрусткой бумаги, развернул его, и прочёл следующее, написанное изящным, каллиграфическим подчерком:

"Эван, пришелец из далёкого мира! Ты был забавен и наивен, но, надеюсь, наши встречи кое-чему научили тебя, и ты уже не такой наивный ребёнок, как прежде. Всегда помни, что твои мечты и реальность — вещи совершенно разные. Ведь, помимо твоей воли, есть ещё воля других людей, и эти люди, Эван, больше действуют, большего достигают в реальной жизни, чем ты… Мы неплохо провели время, но настоящей любви, как ты и сам прекрасно понял, между нами не было. Такие отношения быстро надоедают, ты всегда ищешь чего-то новенького. Вот и я нашла. Не пытайся узнать, кто он: не пытайся преследовать меня. Ко мне не подступишься, только неприятности найдёшь — охрана у меня хорошая… Но не хотела бы расставаться с тобой на такой напряжённой ноте. Мне было хорошо с тобой, и в качестве благодарности высылаю тебе двести тысяч эзкудо. Думаю, это будет неплохим дополнением к тому миллиону, который ты выиграл на Гонке. Переселяйся из трущоб в престижный район, ищи себе хорошую работу. Ну, вот и всё. Прощаюсь навсегда. Уже не твоя, Мэрианна Ангел".

Эван отложил письмо и распечатал целлофановый пакет — из него выпали две купюры, по сто тысяч эзкудо каждая. Эван некоторое время смотрел на эти купюры, а потом шарахнул кулаком по столу и прошипел:

— По сто тысяч за каждый визит мне заплатила! Словно я проститутка какая-то! Ах ты, дрянь! — и Эван снова шарахнул кулаком по столу.

У него был порыв — разорвать эти купюры, и он уже почти сделал это, но всё же сдержался.

Подумал: "Это деньги, и их можно использовать на нужное дело. В конце-концов, вон Шокол Эз бедно живёт. Думаю, ему пошли бы на пользу эти двести тысяч эзкудо". А ещё Эван подумал про себя — что раньше он был более порывистым, теперь же стал более сдержанным, раздумчивым…

Так что Эван остался в своей комнатушке и продолжил чтение стихов запрещённого поэта Римма Эдварда.

Тем вечером к нему пришёл Шокол Эз. Лицо старика было необычайно мрачным, напряжённым.

— Что случилось? — спросил Эван.

— В Сопротивлении провал…

— Провал? Насколько же серьёзный?

— Пока неизвестно. Но в городе идут аресты… Возможно, провокатору удалось приблизиться к нашему руководству. Некоторые борцы покинули свои жилища, и сейчас скрываются. Однако, все выезды из Аркополиса перекрыты, так что далеко уйти им не удастся.

— Ну а что же вы? — в тревоге спросил Эван.

— Я никуда уходить не стану. Слишком стар я для этого, да и надеюсь — аресты не дойдут до меня.

— А до меня? — вырвалось из Эвана.

— О том, что ты являешься участником Сопротивления, знаю только я, да ещё пара человек. Однако, те люди даже и в лицо тебя не видели. Но я пришёл забрать у тебя все запрещённые книги. Вдруг, и у тебя будет обыск?

И Эван отдал ему все запрещённые книги. Делал он это нехотя, потому что многие из этих, напечатанных крохотными тиражами книг были настоящими литературными шедеврами, и Эван только успел проникнуться их прелестью.

Потом, когда Шокол Эз собрал книги, Эван сказал ему:

— Хотел бы предложить вам двести тысяч эзкудо. Думаю, они пойдут вам на пользу. Только не спрашивайте, откуда они у меня появились.

На что Шокол Эз ответил:

— Давай подождём, когда закончатся аресты, а там и подумаем насчёт этих денег…

Все же, несмотря на предупреждения Шокола Эза, Эван не верил, что им грозит настоящая опасность. Пусть арестовывали, но ведь арестовывали совершенно незнакомых людей, а до их подъезда, думал Эван, законники не доберутся, и снова будет налажен выпуск листовок, и снова будет готовится революция.

Два дня прошло с тех пор, как растворилось письмо Мэрианны, а Эван уже и не переживал по этому поводу. Действительно — и глупой, и ненужной ему казалась влюблённость в эту киноактрису. И зачем он её искал? Чего от неё хотел?..

Так как хороших книг у него больше не было, а читать лживые газетёнки не хотелось, Эван засел за мемуары. Он достаточно подробно и красочно описывал свою жизнь, изначально решив избегать любых упоминаний о своём участии в Сопротивлении…

Но он не дошёл ещё и до описания Водного мира, когда услышал громкий стук. Стучали, впрочем, не в его дверь, а в соседнюю — к Шоколу Эзу.

Тем ни менее, Эван, стараясь ступать бесшумно, бросился к своей двери, и припал к ней ухом (проклиная, между прочим, себя за то, что так и не удосужился вставить дверной глазок).

Едва слышный, донёсся до него голос Шокола Эза:

— Кто там?

И тут же властный, раздражённый долгим подъёмом по лестнице, голос гаркнул:

— Открывай немедленно, или мы выломаем дверь.

И, конечно, уже никакого сомнения не было в том, кому этот голос принадлежит. Конечно, это был законник, да и не один, а с помощниками.

Тихонько скрипнула открываемая дверь, и снова гаркнул голос:

— Вы Шокол Эз?

— Да, это я, — в голосе Шокола Эза было спокойствие — он уже смирился с тем, что его арестуют, и ему не удастся вырваться.

— Именем Закона и Правительства, вы арестованы! — голос законника прозвучал заученно и устало — похоже, что он уже не в первый раз за этот день повторял такую фразу.

— Я готов, — ответил Шокол Эз.

— Ну, пошёл, пошёл! Живее!

Шокола Эза увели, однако из его квартиры ещё долго доносился грохот — так шёл обыск. Ну а Эван все стоял возле запертой двери, и ждал, что в неё начнут дубасить, и потребуют, чтобы он, Эван, именем Закона и Правительства открыл.

Но вот обыск был закончен. Эван слышал, как законники выволокли что-то из квартиры Шокола Эза. Затем их тяжёлые шаги удалились.

Эван осторожно приоткрыл дверь на лестничную площадку, выглянул. Никого там уже не было, а дверь в квартиру Шокола Эза была распахнута настежь.

Эван подошёл, увидел, что проход был перевешан полосками липкой плёнки, похожей на паутину. На пленке было напечатано: "Не входить. Правительственная территория".

За плёнкой была видна эта "правительственная территория" — совершенно разорённая квартира Шокола Эза.

— Прощай, друг, — прошептал Эван и испуганно огляделся по сторонам.

Разные чувства сменялись в душе Эвана, после ареста Шокола Эза. То ему казалось, что Шокол Эз никогда не выдаст его, и за ним не придут, то он думал о том, что никто не может выдержать пыток законников, и за ним рано или поздно придут.

А если всё-таки придут — что тогда? Оказывать им сопротивление, попытаться даже убить кого-нибудь из законников? А что это изменит? Только тяжелее будет наказание. Хотя, куда уж тяжелее — сошлют на рудники, и невозможно уже будет из них вырваться, там он и зачахнет. Так не лучше ли сразу броситься в окно, выбить его, и раз уже нельзя в небо улететь, так хотя бы разбиться об грязную мостовую и таким образом сбежать из ненавистного Аркополиса.