Юрий Хабибулин - Хабибулин Юрий

— Евгений, — и, не слушая моего ответного представления, принялся обшаривать глазами кабинет Маршавина.

— А где раненый?

Игорь Леонидович поморщился

— Вечно ты торопишься, как вьюноша на первые танцульки. Присядь и глаза протри.

Евгений удивлённо посмотрел на профессора, плюхнулся в кресло, поставил у ног дипломат и принял осуждающе-выжидательную позу, всем свои видом как бы говоря

— Стыдно должно быть занятого человека в выходной день разыгрывать! Давай, выкладывай, ради чего вызывал.

Меня он, видимо, в качестве пострадавшего не идентифицировал. Что ж, где-то это даже бодрит. Значит, не так уж плохо выгляжу.

Маршавин выждал небольшую паузу и, видя, что у прибывшей скорой помощи просветления не ожидается, кивнул в мою сторону

— Вот раненый!

Мужчина растёрянно дёрнулся и уставился на меня, хлопая глазами

— Примчался, торопился, думал, тут что-то серьёзное… А вы, молодой человек, выглядите, хм… вполне здоровым. Что приключилось?

Я посмотрел на профессора, он сделал жест рукой, долженствующий означать что-то типа "не тяни резину, тут все свои".

Тогда я без долгих вступлений снял рубашку, затем брюки. Размотал сначала на руке, потом на бедре окровавленные бинты и подошёл поближе к доктору.

Тот уставился на обработанные йодом раны

— Кто это вас так? Колотые ножевые ранения… Глубокие…

— Это не ножевые ранения, — подал голос Игорь Леонидович, — неужели не видишь?

Евгений поднялся с кресла, внимательно осмотрел слегка ещё кровоточащие раны и сразу подтянулся, собрался, стал деловитым и серьёзным.

— Если это не ножом, то чем вас ударили?

— Вот этим, — Маршавин положил на журнальный столик рядом со мной звякнувшую катану, а сам отошёл и уселся за свой рабочий стол, чтобы не мешать.

Врач внимательно осмотрел японский меч, потом бросил на меня удивлённый и, одновременно, сочувственный взгляд и начал выкладывать из дипломата на столик какие-то пакеты, пузырьки, шприц, стетоскоп. Засуетился. Пощупал мне лоб, заставил высунуть язык, вставил под мышку термометр. Померял давление, послушал сердце. Удовлетворительно хмыкнул. Потом, показав глазами на катану, заметил

— Серьёзная штука! Когда вас ранили?

— Вчера вечером.

— Много крови потеряли? Голова не кружится?

— Да нет, я почти сразу антисептиками всё обработал, перевязку сделал. Какая-то слабость есть, немного хромаю, и руку саднит, но, по большому счёту всё, вроде, в порядке.

— Ага, в порядке, — передразнил меня Евгений, — а если вам этой железякой инфекцию занесли? Давайте-ка, я вам укольчик сделаю. На всякий случай.

Я поморщился — не люблю уколы. Но доктор прав! Мало ли чем меня мог наградить этот меч. Уж конечно, он не стерильный.

Евгений оказался мастером своего дела. Укола я почти не почувствовал. После обработки ран какими-то ватками, жидкостями, мазями и последующей перевязки, доктор позволил мне одеться и сесть. Затем, уселся сам, заполнил какую-то бумажку и неторопливо высказался

— В принципе, молодой человек, вы легко отделались. Ранения в мягкие ткани, кости и сухожилия не задеты, мышцы чуть-чуть, по касательной. Думаю, обойдётся без осложнений, если вы, конечно, будете выполнять мои предписания и беречь пострадавшие конечности.

Новый знакомый придвинул мне листок, заполненный корявым и трудночитаемым почерком, каким обычно пишут медики, затем помолчал с минуту и осторожно спросил

— Может, кто объяснит, что произошло? Почему человека пытались убить этой саблей? — Евгений небрежно кивнул на катану, — или он на дуэли дрался, — насмешливый взгляд в мою сторону, — из-за дамы, поруганной чести? А, понял, это просто неудавшаяся попытка харакири? Изучаем японские ритуалы в натуре? И почему молодой человек, — Евгений взглянул на Маршавина, — не захотел обратиться в больницу? Что тут за тайны мадридского двора?

Профессор негромко фыркнул

— А то ты до сих пор не привык, что я всё время с тайнами связан? Работа у меня такая. Со всякими чудесами, магией, колдовством и злодеями, — Игорь Леонидович ухмыльнулся, — вот и сейчас разбираемся в одной тёмной истории. И ты можешь нам помочь.

Я вопросительно глянул на Маршавина, — стоит ли втягивать в эту далеко небезопасную авантюру ещё одного человека? Он своё дело сделал, помог и сейчас может спокойно уйти, не забивать себе голову чужими и совсем ему ненужными проблемами…

Профессор энергично шлёпнул ладонями по столу, поднялся с кресла и сообщил

— Вот что, друзья мои, во-первых, я сейчас быстренько сделаю вам свой фирменный чаёк. Возражения не принимаются! Выпьем, потом посидим и поговорим о том деле, в котором мы с Сергеем сейчас пытаемся разобраться.

— Ты ж любишь всякие загадки, ребусы, кроссворды? — обращаясь к Евгению, добавил хозяин кабинета, подходя к столику с чайными принадлежностями.

— Люблю! — охотно подтвердил военврач, — особенно загадочные случаи с твоими клиентами.

— Я думаю, мой дорогой доктор Ватсон, ты правильно поступил, что приехал, — напустив на себя таинственный вид, шутливо сказал Маршавин, — к тому же, ты убедился, что человек действительно нуждался в твоей помощи.

Успокаивающе посмотрев на меня, профессор продолжил

— Женя — мой лучший друг. Он мне часто и бескорыстно помогает в делах, примерно так же, как доктор Ватсон помогал Шерлоку Холмсу. Разве что пока ничего не пишет. Но, возможно, когда-нибудь сподобится.

Доктор саркастически прищурился, но ничего не сказал.

— Кстати, — выждав небольшую паузу, которая сопровождалась бульканьем разливаемого по чашкам горячего напитка, — снова заговорил Маршавин, обращаясь ко мне, — как ты думаешь, сколько лет Евгению?

Совсем лёгкий вопрос! Я посмотрел на развалившегося в соседнем кресле эскулапа — густые, чуть вьющиеся каштановые волосы без единого седого волоска, худощавое, но крепко сбитое тело, сильные жилистые руки с большими ладонями, но удивительно тонкими и длинными, как у музыканта, пальцами. Ногти коротко пострижены. Узкое волевое лицо с близко посаженными голубыми глазами, чуть пухлые губы, прямой нос. По походке и движениям, похоже, бывший спортсмен. На глаз, лет 45 — 50.

Я уже было открыл рот, собираясь высказать свои предположения, как вспомнил о возрасте Маршавина. Неужели и этот… тоже такой… хорошо сохранившийся… старичок?

Профессор, раскладывая в вазочки печенье и сахар, покосился на меня, подмигнул

— Ладно, дед Пихто, скажи ему, сколько тебе лет. Не стесняйся! Сколько мне, он уже знает.

Доктор придвинулся к столу, осторожно взял двумя пальцами белую фарфоровую чашку с горячим чаем. Несильно подул, сбивая в сторону струйку поднимающегося к потолку горячего пара. Подождал чуть, затем отпил глоток и причмокнул губами