Валерий Железнов - Ошибка Архагора

— Пусти, задавишь, — раздался сдавленный голос спасённого.

— Мать честная, да никак девица?! — удивлённо произнёс дружинник, усаживая перед собой бывшего юношу.

— Пусти, говорю, пусти! — ещё настойчивее потребовала девица.

— Чудно, диво дивное, вот так волшебство! — ещё больше удивляясь, разглядывал Всеволод спасённую им девушку. — Да бывает ли на свете белом такое чудо небывалое?!

— Чего лапаешь, охальник, пусти же, аль оглох? — насупившись, потребовала она и уперлась руками ему в грудь.

Но сильные руки не выпускали волшебную добычу, а девичьи руки предательски слабели. Глаза их встретились и, словно Солнце погасло в небесах, словно исчез весь мир. Не было теперь вокруг ничего кроме этих глубоких глаз, в которых оба утонули на мгновение. Аж сердце захолонуло. Но недолго длилось это блаженное забытьё. Радостный крик Зубра вывел обоих из оцепенения.

— Жива княжна, уберегли духи лесные нашу Журавушку.

Княжна встрепенулась и выскользнула из объятий Всеволода, лишь по рукам его ручьём стекли волшебные струи серебра. Лицо её горело румянцем, а в глазах сиял неизъяснимый волшебный свет.

— Спас ты, молодец, от лютого зверя да смерти неминучей девицу и, по обычаю, имеешь право просить её в жёны, коли по нраву пришлась, да коли сердце твоё свободно, — произнесла она почти шёпотом, в смущении опустив глаза.

Кто-то уже поймал её лошадь и подвёл к ней. Гибкое, упругое тело легко взлетело в седло. Она тронула кобылицу и ускакала, скрывая смущение. А спаситель её безмолвно следил, как удаляется, теряясь среди ветвей чудное создание, как развеваются невиданные серебряные волосы. А сердце колотилось как бешенное, душа пела и рвалась ввысь! Откуда в этом диком таёжном краю взялось такое чудо? Как могло народиться такое прекрасное дитя у этого неказистого народа? Всё в ней было без изъяна и, казалось, нет на свете краше её никого.

Кто-то похлопал молодца по плечу и произнёс одобрительно: "Ай да удар знатный! Эка ты косолапого-то, прямо в сердце поразил!". Всеволод обернулся. Сзади к нему подъехал боярин Козьма и, взглянув в глаза, добавил шёпотом: "Э, да ты царевич прямо не в себе. Уж не спасённая ли княжна причиной тому?". Ответа не последовало.

Вечером, когда все вернулись в Колту, царевич явился в шатёр боярина Макара.

— Хочу просить у князя дочку его в жёны себе, будьте с боярином Козьмой моими сватами.

— Что ж царевич, свадьба сия была бы очень кстати. И невеста хороша и право на неё ты имеешь по обычаю. А главное, державе нашей это во благо.

— Люба она мне, ох как люба. Как глянул ей в очи, так и понял — моя она и ничья больше!

— По любви-то оно ещё лучше, да только рановато тебе раскрываться, поверь старику. Она ведь тоже не сразу открылась, случай помог. Заяви о своём праве как простой дружинник. Пусть узнает об этом князь. А откажет, тогда уж будем сватать тебя как царского наследника. Оставим здесь гонца, а сами отправимся домой. А уж когда гонец ответ князя доставит, решите с государем как быть.

Как ни трудно было Всеволоду возвращаться домой без возлюбленной, а пришлось согласиться с доводами опытных дипломатов. Хоть и не царь ещё, а тяжесть короны уже чувствуется.

Княжна же, когда вернулась домой, бросилась в ноги отцу с мольбою: "Не отказывай ему, батюшка, родненький! Не будет мне жизни без него на этом свете. Люб он мне!"

— Да ты сдурела, девонька. Он же простой воин, хоть и царский дружинник. А ты княжна. Не по чину тебе за простого замуж выходить.

— Свет мне не мил без него будет, если откажешь. Как увидела очи его бездонные, так и пропала в них будто в омуте. Люб он мне, какой есть! Не откажи ему милый батюшка!

— Ну, совсем разум потеряла девка. И зачем я, старый пень, поддался на уговоры твои, отпустил на послов посмотреть? — усмехнулся Зоротай.

— Да ведь сам ты грозился отдать меня за первого встречного. Вот он и встретился. Держи слово княжеское, батюшка.

— Ишь, как повернула. Ладно, ступай, подумаю я.

— Но ведь по обычаю… — но не дал князь дочери договорить, указав жестом на дверь.

Недолго противился князь Зоротай, помчал гонец в Мураван с радостной вестью.

И вот теперь стоял царь Всеволод на коленях перед ложем своей любимой жены, страдал безмерно и гладил её серебряные волосы. Чуть живая лежала перед ним царица и тоненькой свечкой теплилась в ней жизнь, готовая угаснуть в любое мгновение.

Лучших лекарей да знахарей доставляли к ложу царицы. Великую награду обещал царь тому, кто вылечит и приведёт в чувство его обожаемую Журавушку. Но всё напрасно. Все лекари в один голос заявляют, что нет никаких болезней у царицы, все знахари утверждают, что здорова царица. А почему в сознание не приходит, никак не понять.

Очень горевал Всеволод, очень был зол на лекарей, да знахарей, но головы рубить не велел. Выместил свой гнев на невинном младенце. Помутился разум его с горя, и велел он убрать с глаз долой новорожденную дочь свою. Казалось ему, что всему виной она.

— Пошто не по-людски поступаешь, государь? — пеняла ему старая нянька. — Чем младенец тебе виноват?

— Она ли виновата в том, что зачал ты её? Смилуйся над ней царь! — заступались за царевну бояре.

— За что, отец, ты обрекаешь на страдания невинное дитя, за что обратил гнев свой на сестру нашу единоутробную? — вопрошали сыновья.

Но царь был непреклонен. Велел удалить младенца в дальний монастырь вместе с нянькой Молодилой. Пусть растёт там и воспитывается до поры. И пусть никто не знает, что она царевна. А Молодиле под страхом смерти запрещалось рассказывать кому-либо и самой девочке о том, кто она есть на самом деле. Всем придворным тоже запрещалось вспоминать о рождении царевны. И только царицын серебряный медальон с летящим ангелом должен был храниться при ней для ребёнка.

Так и покинула опальная царевна дворцовые покои в плетёной корзине, без благословения родительского, без имени и без кормилицы; ибо Молодила ходила ещё в девках. В дальний монастырь, затерянный среди северных гор Каринии, что на границе с землями диких северных племён, лежал её неблизкий путь.

И надо же так случиться, что за день до рождения царевны, жена старшего царевича Якова княжна Мира, тоже родила дочь. Хоть и первый ребёнок у неё это был, а роды прошли быстро и без осложнений. Девочка родилась здоровенькая, да пригожая. Молодая мать тоже чувствовала себя хорошо и вместе с мужем радовалась младенцу. В хоромах Якова, было, веселье намечалось, да омрачила праздник горькая весть о состоянии царицы и об опале новорожденной царевны. Без торжества прошли крестины. Девочку нарекли Светозарой. Уж больно светел был лик её, и смотрела она на мир глазёнками чистыми как лесной родник. Так радостно и невинно улыбалась она, не ведая ещё горестей и жестокости этого коварного мира.