Марина Канаева - Чужой дневник

Его зрачки расширились, руки предательски затряслись.

— Что? Что мне делать?

— Убей, наконец, своих мучителей сам. Докажи, что ты по-настоящему сильный.

Он сжал кулаки.

— Да, я это сделаю.

Он давно растаял седым туманом над вечным озером, а я — всё стояла на берегу. Кто я? Палач, покаравший убийцу? Жестокая тварь, убившая беззащитного ребёнка?

Не может быть однозначного ответа. Девочка, ты всего лишь ускорила неминуемое… как и я когда-то. Ни о чём никогда не жалей. Особенно о том, чего не исправить.

Я снова заглянула в темные глаза — и вздрогнула. Я узнала её.

— Амэли!

Ну да.

Это было произнесено с таким неподражаемым сочетанием гордости и раздражения, что я едва не засмеялась.

— Ты… вы неплохо сохранились.

Во-первых, не выкай мне тут. Во-вторых, я уже веками ношусь над миром, наблюдаю за людьми, убеждаюсь, что атланты были добрей и отзывчивей, и тут ощущаю, что кто-то считывает мои воспоминания! Сначала я поразилась такой наглости и принялась копаться в ответ в твоих. Но, надо признать, ты мне нравишься!

— Ну, если я вам нравлюсь, то, может, расскажите мне всё про вашу… хм… последовательницу?

Она лукаво, пакостно улыбнулась. Как нашкодивший ребёнок! Я тут же увидела перед собой ту десятилетнюю девчонку, которую мне впервые показала книга. Чёрные кудри, живые, отчаянные глаза, шальная улыбка. И шёпот нечеловека над прозрачной водой озера со странной лаской в голосе: "Крысёныш…".

— То есть, ты мне не расскажешь?

Видимо, меня не исправит даже могила. Нет, милочка, всё будет как будет. Поживи моей жизнью, если решишься, но знай — я в это время буду видеть твои сны. И сны Кларисс, конечно. Жаль, что мы жили в разные эпохи — интересная б вышла противница!

Я покосилась на довольное, едва ли не облизывающееся лицо, и едва заметно вздрогнула, представив, чем могло б кончиться подобное соперничество.

— И что, ты теперь можешь говорить со мной?

Подсказывать — да. Но, если хочешь поболтать по-настоящему, советую приходить сюда. Кстати… Ты увлеклась Эриком, девочка. Я не хочу сказать ничего плохого, но он не человек. И тебе придётся делать выбор — рано или поздно. Как когда-то Кларисс, с чьей судьбой ты так тесно связана. И ради её, и ради твоего счастья — не повторяй былых ошибок. А ещё… Учти — нельзя любить того, кто считает себя господином, как и нельзя любить того, кто считает себя рабом. Увы, мне понадобилось очень много времени, чтоб проверить это на практике. И не спрашивай, о чём я — всё поймёшь. Причём скоро. А теперь — удачи. Иди.

Отражение растаяло, и в тот же миг сильные руки обхватили меня вокруг талии и поволокли куда-то…

***

Я открыла глаза. Моргнула. Протёрла их кулаком, пытаясь убрать странную пелену, заполнившую всё вокруг. Наконец зрение решило, что на сегодня хватит приколов, и соизволило вернуться.

Первое, что я увидела — это чёрные глаза с багровыми сполохами, полные ярости. Везёт же этим атлантам, что чистокровным, что полукровкам — что не день, то новый цвет глаз.

— Ну, а на этот раз почему ты злишься? — уточнила я, когда пауза немного затянулась.

Некоторое время мой личный демонический кошмарик разглядывал меня с абсолютно непроницаемым лицом, потом усмехнулся, отстранился от меня, отвернулся и стал смотреть на Дит.

— А ты всё-таки угадай!

— Ты наконец-то осознал, насколько мерзкий у тебя характер, и теперь не можешь простить судьбе такую несправедливость? — предположила я. Его глаза снова поменяли цвет — теперь они были янтарными. На колкость он никак не ответил — просто смотрел на меня, и в янтаре, казалось, вспыхивали яркие искорки солнца. Я невольно улыбнулась и потянулась к нему, проведя ладонью по его щеке и с удовлетворением замечая, как к солнечным искрам приплетаются изумрудные. Внутри поднялось странное, обжигающее чувство. Какие, должно быть, мягкие у него волосы…

Стоп. Кажется, меня заносит куда-то не туда. Резко, словно обжегшись, я отдёрнула руку. Его глаза сразу потемнели, и мне почудилось мелькнувшее в них… сожаление?

— Ты снова меня напугала, — заметил он, — Сколько можно? Тебе что, до такой степени скучно?

Я усмехнулась.

— Ты ведь не тронул Андрея?

— Не успел — эта тварь просто растворилась в воздухе. Миледи что, ополоумела? Разве можно давать людям столько могущества? А если этот урод восстанет против неё?

— Так и случится, — усмехнулась я, — Причём в ближайшее время. Я об этом позаботилась.

Несколько мгновений он внимательно смотрел мне в глаза, потом жёстко усмехнулся. Всё юное, что когда-то было в этом взгляде, дрогнуло и рассыпалось, как иллюзия или карточный домик, а губы изогнулись в хищной улыбке.

— Что ж, милая, — какой мягкий, бархатистый голос… — я ни минуты в тебе не сомневался.

Он неожиданно поднял руку и принялся легонько массировать мне затылок, прогоняя застывшую там головную боль. А я прикрыла глаза, просто наслаждаясь его теплом и стараясь не думать о том, с каким презрением он сказал слово "люди"…

Потом я заявила, что не хочу спать, и мне устроили потрясающую экскурсию по Диту. Я впервые бродила по улицам, покрытым непонятными камнями, испускающими лунный свет, смотрела на произведения искусства, за которые земные коллекционеры, без сомнений, продали бы душу. Мрачная, величественная красота завораживала, маня, как магнит. Но почему тогда у меня перед глазами вновь и вновь всплывет родной город в шуме машин и запахе асфальта, голос братца и улыбка Инги, небо в сполохах приближающейся грозы, которого здесь, в созданном кристаллами мире, нет и не может быть!? За что, за что мне это???!!!

— Что это с тобой? — спросил он, видимо, увидев какой-то странный отблеск в моих глазах. Я искоса взглянула на него. В общем-то, это было предрешено…

Я склонилась к его лицу и шепнула:

— Всё в порядке, милый…

А дальше — был поцелуй, в котором тонут, как в омуте, все сомнения. Как там сказала Амэли — всё будет, как будет. И посоветовала не повторять чужих ошибок. Я смотрела в почерневшие глаза и не видела ничего, кроме них. Я смотрела в те же чёрные глаза, в которых некогда тонула Кларисс, и впервые в жизни почувствовала себя маленькой птичкой, отчаянно бьющейся об прутья клетки. Я послушно прижалась к нему, когда он собственническим жестом притянул меня к себе. Нельзя любить того, кто считает себя господином, как и нельзя любить того, кто считает себя рабом… Ты, должно быть, понимаешь, о чем говоришь, Амэли. Но назад мне пути уже нет.

Мы вернулись в башню. По коридору шли молча, и от даже мимолётных прикосновений у меня по коже пробегал жар.

Меня к тебе тянет. Я тебя ненавижу. Ты — мерзкая тварь. Ты — лучший, кого я знаю.

Глаза в глаза — бездной. Сердце — молотом. Ему тесно в рёбрах. Дыхание — прерывается. Бросает то в жар, то в холод.