Олимпиада Васюковская - Мент, меч и муж

Тайля засопела, попробовала всхлипнуть. Отец её, похоже, держал в строгости, окрик должен подействовать…

— А ну прекращай реветь! У тебя сейчас один выход: рассказать мне всё об этом Юляшкином кавалере. И учти, я с вашей семейкой уже намучилась достаточно, узнаю, что соврала — никого не пожалею.

Вроде, с угрозами не переборщила. Теперь можно немного смягчить тон.

— Да ты не бойся, если будешь говорить правду, так ничего вам не грозит. И Мехмовы не узнают. С чего бы мне им открываться? Они на твоём горбу выехать пытаются, пойми это, а что с тобой случится — им без разницы.

Таиллия ещё раз всхлипнула — уже деловито — и открыла рот. Голос у неё оказался низким, почти мужским.

— Гуляла Юляшка с ним, верно говорю. Влюбилась без памяти, Витека и забыла уже. Плакала, когда о скорой свадьбе речь зашла. Верьте, я верно говорю.

— Верю. А что за мужик, с которым Юляшка гуляла, кто таков?

Девица Креж задумалась, закусила губу. Думать получалось туго, но Тайля старалась.

— Приезжий. Издалека, вроде. Может, даже из другого мира. Юляшка говорила, мол, ажно из самой столицы, да могла и приврать, верно говорю. С ней случалось временами. Где живёт — не знаю, и, сдаётся мне, ей он тоже не сказал. Места для свиданок не Юляшка точно выбирала.

— Ты его видела, мужика этого?

— Один раз, и то со спины. Высокий такой, статный.

— Волосы какие?

— Не знаю. Темнело уже. Они у нас за домом встречались, Юляшка родным сказалась, будто ко мне идёт, а потом в храм завернёт, помолиться, а с батюшкой моим и с матушкой попрощалась раненько, чтоб не провожали. За угол завернула, да огородами снова к нам и зашла, в сарае схоронилась. На шею хахалю бросилась, ровно мужу, верно говорю! И целовались!

В голосе Тайли звенели обвинительные нотки, она обличала и взывала к общественной морали. Дорвалась, да? Удачливая подруженька наконец-то допрыгалась, можно её осудить, можно высказать накипевшее и наболевшее. Ведь это не у неё, не у девицы Креж, есть и жених, и хахаль. Не ей досталось смазливое личико, ладная фигурка, да и богатство тоже не в здешнем доме водится. А у Тайли — суровый батюшка, забитая маменька, братец ещё непонять кем выйдет, да и суженый-ряженый, ежели таковой и имеется, не торопится под девичью светёлку пылкие песни голосить. Как же не вызвериться на Юляшку, как же не выдать страже все подружкины тайны?

Я слушала спокойно. Ну, противно, и что теперь? Работа у меня — копаться в чужом грязном белье, выволакивать его наружу любыми способами. Не в первый раз. И не в последний, будем честными. Процесс поиска истины всегда сопряжён с… эээ… неприятным запахом, исходящим от отбросов человеческого общества.

Таиллия Креж ещё ничего. Обычная дурёха, таких двенадцать на дюжину.

А вот Юляшкин ухажёр — типчик весьма и весьма интересный. Высокий, значит, и статный. Это ещё нуждается в проверке, романтически настроенные девицы и в сморчке сушёном принца углядят, но главное не это. Главное — девица Мехмова собиралась встретиться с высоким и статным кавалером в ночь убийства Витека. А затем, перепуганная, побежала уговаривать подруг соврать городской страже.

Вопрос — зачем столько суеты?

Нет, конечно, всё может оказаться куда проще, чем я предполагаю: Юляшка боится, что всплывёт её связь с посторонним мужчиной, старается замести следы… В Дойл-Нариже к измене жениху относятся куда строже, чем в просвещённом техногенном мире. Патриархальное общество, суровые нравы…

И всё равно — что-то здесь не так.

О "хахале" знали лучшие подруги. Их можно попросить не рассказывать страже о постыдной любви. Дескать, не убивал Витека мой красавчик, до зари миловались, жениться обещал… Даже Магря десять раз подумает, прежде чем разболтает. Но Юляшке нужно не прикрыть ухажёра, а сделать вид, что она в ту проклятую ночь не выходила из дома.

Значит, мне просто необходимо выяснить, где на самом деле обреталась невеста покойного Витека Кнеля в момент убийства.

Мужика Таиллия толком описать не смогла. Где живёт — тоже неизвестно. Я бы, кстати, давно уже сделала из города ноги, будь я причастна к этому делу. Но ведь ходит по улицам Дойл-Нарижа какой-то гад, пристаёт к Риану…

Возможно, это совпадение.

Возможно, я — юная девственница из знатного рода.

Любое утверждение нуждается в проверке. Но во вторую гипотезу мне почему-то верится с большей охотой.

От дома Крежей было чуть ближе до нашей семейной резиденции, нежели до городской стражи. Желудок требовал достойного с ним обращения, бурчал и норовил подать мозгу петицию о своих правах и моих обязанностях. Можно, конечно, перекусить в таверне, но нестерпимо захотелось увидать Риана, убедиться, что с ним всё в порядке. Да и до зарплаты ещё три декады, а я уже половину жалования проела. Муж, конечно, выделит средства на прокорм супруги, но тогда придётся распроститься с мечтой о новых дорогих сапожках — ну очень дорогих. Говорить о них Роннену не хотелось — в былые времена он мог купить таких хоть сотню. Брак со мной, а не с единственной дочкой богатого аристократа, сильно подкосил его финансовую стабильность.

Кроме того, лорд Крим копит на собственный замок. Лорд Крим обещал возлюбленной невесте своей, леди Иане, что у нас будет уютное семейное гнёздышко.

До сих пор не знаю, на кой ляд мне замок и как с эдаким сокровищем управляться. Но огорчать Роннена страшно неохота.

Когда я, наконец, доплелась домой, там меня ждал неприятный сюрприз. В гости пожаловал папаша Айсуо.

Разумеется, формально это его хозяин прибыл вместе с мечом. Но светловолосого мужчину с застывшим лицом и резкими движениями можно было не принимать в расчёт. Все знали, кто на самом деле кем владеет. Знали — и ничего не могли поделать.

Ваирманг, Чёрный Палач. Белоснежная полупрозрачная кожа, слепящая глаза, если долго смотреть. Чёрная копна волос. Такой же чёрный, безумный взгляд. И тёмная полоса стали, которую многие видели лишь однажды в жизни. А больше уже ничего не видели.

Древний меч, сейчас таких не куют. Сейчас в процессе ковки читают заклятья, охраняющие хозяина от прямой мысленной связи с подобным чудовищем. В частности, Илантир, Янтарный Лёд моего супруга сделан именно так. А раньше считали, что если человек поддался — значит, слаб. Значит, нечего было брать живой меч в руки.

Ваирманг и ему подобные переубедили мастеров. Но и по сей день встречаются безумцы, готовые ради славы распроститься… с чем? Душой? Сознанием? Я не знаю. Не знаю, каким тупоголовым кретином нужно быть, чтобы взять воплощённый ужас, цельнокованное безумие и сказать: "Это моё!"

Хорошо, Роннен не такой. И с Илантиром общий язык найти можно. А отцу моего живого меча можно лишь подчиниться — или умереть.