Елена Костромина - Трафарет вечности

— Нет, не только. Современные технологии препарирования окаменелых тканей…

— Я думаю, мы избавим даму от невероятных тайн препарирования окаменелостей, — холодно заметил Федор, — Ты в прошлое свое явление на кафедру обещал принести отчет?

— И я принес его… — с нежностью в голосе ответил Кузя.

— О! Я должен увидеть это! — сказал Федор, тут же позабыв о Всеславе.

— Увы! Мой научный руководитель схватил его жвалами и унес в берлогу.

— А два экземпляра — никак?! — Федор изобразил, что поражен в самое сердце.

— А вы аспирант Федора Михайловича? — не совсем вежливо встряла в разговор Всеслава.

— Он докторант и я его оппонент, а не руководитель, — ответил Федор и, подумав, добавил, — К счастью.

— О! — Всеслава переводила взгляд с одно на другого, явно не решив еще, кем восхищаться больше.

— Сударыня, если вы придете завтра, я принесу вам книгу, — сказал Федор, изящно дав понять, что хотел бы избавиться от ее общества. Всеслава кивнула, поняв намек:

— Большое спасибо, Федор Михайлович!

Девушка ушла, а двое ученых еще некоторое время провожали ее взглядами.

— Знаешь, Федя… Твой вкус действительно безупречен и я…

— Кузенька, — нахмурил брови Федор, — еще одно слово и я разгневаюсь.

Кузя жестами показал, что тема закрыта. Федор кивнул, и они пошли по коридору в подсобку. Федор и Кузя зашли в комнатушку, где Федор хранил разные ненужные никому вещи. Или прятал чьи-нибудь очень нужные. Как в этот раз. Щелчком согнав со стопки газет спящую мышь, не соизволившую при виде людей даже пошевелить хвостом, Федор полез в глубину книжных завалов, что стояли у дальней стены. Наконец, извлек из их недр большую картонную коробку, ногой задвинул книги на место и повернулся к Кузе:

— Ну, что тебе сказать… — он открыл коробку, протянул ее Кузе.

Там, аккуратно упакованные, лежали странной формы кости.

— Да ты одно слово лишь скажи.

— Кремний, — дернул плечом Федор.

— Значит, не наврали, — констатировал Кузьма, — Придется ехать.

— Как некстати этот саммит! — вздохнул Федор.

Глава 4.

Двадцать лет назад.

Огромный дом в Петергофе, построенный двести пятьдесят лет назад, был великолепен и сейчас. Выстроенный в Тюдоровском стиле, дом под островерхой черепичной крышей, с четырьмя каминами и голландской печью, огромными окнами, украшенными затейливыми витражами и сложными переплетами рам, с глубокой наружной галереей, огромным эркером и двумя мансардами, служил убежищем и крепостью семейству Кравченко со дня своей постройки.

Десятилетний Кузьма сидел за столом в библиотеке, и переводил старинный манускрипт, написанный на арабском языке. Работа шла медленно, в основном потому, что переводить нужно было на латынь, а Кузя терпеть ее не мог.

Библиотека была отделана панелями из резного дуба, изображавшие различные картины батальных сцен, сцены благородной охоты и звериной травли. С потолка на подростка смотрели вырезанные в темном дубе драконы и нетопыри, а в углах красовались тритоны и русалки, рыбьими хвостами срастаясь со стенами, превращаясь в морскую пену и коралловые острова. Между всем этим великолепием стояли массивные книжные шкафы, полные антикварных книг и редкостных безделушек. В центре библиотеки, напротив камина, стоял огромный письменный стол, за которым и занимался Кузьма.

Кузя одним глазом косил на только вчера привезенный Федором новый клинок, еще не опробованный в деле. Конечно, все мысли мальчишки были возле этого клинка, но он терпеливо и методично продолжал работу над арабской рукописью.

Но все когда-то заканчивается — вот и манускрипт подошел к концу. Кузя вздохнул, отложил тетради, аккуратно свернул и убрал свиток в футляр. Вскочив со своего места, он схватил клинок и, как вихрь, промчался вниз, где давно уже раздавались голоса деда, отца и Федора, снова приехавшего по каким-то своим делам к деду.

На лужайке перед домом вовсю шло шоу — Федор и Петр, оба в кимоно, сошлись в единоборстве, Михаил стоял рядом с ними и снисходительно улыбался. Петр был значительно крупнее и шире, он ловко обхватывал Федора и старался повалить его на траву, но Федор, как змейка, выскальзывал, оказывался за спиной Петра и аккуратно укладывал его в газон. Кузя бережно положил клинок на широкие перила крыльца, спустился по ступенькам, выбежал на лужайку и присоединился к веселью.

Кузьма жил в довольно странной семье, но, как и все дети, не сознавал этого — его семья и Федор составляли всю известную Вселенную Кузьмы. Сколько он себя помнил, в его жизни существовали родители, дедушка с бабушкой, Федор, волшебный сад под гаражом, сибирский кот Тихон, с удовольствием рассказывавший страшные-престрашные сказки, заповедный дуб, посаженный в центре их большого сада на златую цепь, не для того, что бы не убежал, а для того, что бы не начудил ненароком… В семь лет Кузя пошел в школу и обнаружил, что там невыносимо скучно.

В своем возрасте он говорил на восьми и читал на одиннадцати языках, имел довольно хорошее представление о навигаторских вычислениях, разбирался в географии и астрономии, и, первый месяц, на уроках он просиживал, просто витая в облаках. Проблемы начались чуть позже, когда выяснилось, что ответов на вопросы избежать не удастся.

— Как получить число пять? — спросила учительница, седая и строгая Инна Витальевна. Взметнулся лес рук. Кузьма не прореагировал.

— Кравченко?

Кузя встал, вздохнул, и, поискав в столь простом вопросе подвох, ответил:

— Извлечь квадратный корень из 25.

— Зачем? — удивилась учительница.

— Не знаю. Это Вам нужно было получить цифру пять. Мне она без надобности.

— О чем ты думаешь на уроке, Кравченко? — возмутилась учительница.

— О! Я думаю вот о чем — если Плеяды восемнадцатого сентября занимали положение на небе в…

И Кузя пустился в астрономические размышления, которые были совершенно чужды учительнице младших классов. К ее чести, она выслушала все доводы Кузьмы, не соглашаясь и не опровергая их, на его вопрос о том, прав ли он в своих выкладках, обещала подумать, так как это довольно сложный вопрос. Затем она спокойно перевела разговор на другое, вернув класс к менее философским, но более насущным проблемам — как же все таки получаются числа?

Когда за Кузей пришла его мать, Людмила Владимировна, Инна Витальевна отвела ее в сторону и что-то долго внушала. Людмила некоторое время выслушивала все это, но потом сказала:

— Мне нет ни малейшего дела до Ваших способов обучения детей, но Кузьма прекрасно разбирается в высшей математике и я, уже в свою очередь, не позволю Вам заставлять моего ребенка быть глупее, чем он есть.

История имела свое продолжение, но как только дошла до директора, все успокоилось, как по мановению руки — директор велел Кравченко ни в коем разе ни к чему не принуждать.