Феликс Крес - Громбелардская легенда

Наконец он осознал, что оказался на распутье: либо он в очередной раз подтвердит, что они едут на помощь Байлею, и тогда ему придется везти ее связанной и с кляпом во рту, либо же начнет в конце концов врать.

— Прости меня, ваше благородие, — сказал он, отводя взгляд. — Я боялся сказать тебе правду, ибо нас ждет еще довольно долгий путь… Ты обещаешь мне, что, если я скажу, куда мы едем, ты не попытаешься сбежать?

Он не был готов к столь живой реакции. Щеки девушки порозовели, и ему показалось, что он почти слышит, как сильнее забилось ее сердце.

— Я подумаю, — сдавленно ответила она. — Это будет зависеть от того, что ты скажешь…

Он на мгновение закрыл глаза, а потом начал нести неслыханную чушь, которую его пленница хотела услышать во что бы то ни стало.

Байлей перепрыгнул через узкий, уходящий в пропасть ручей и остановился перед тем, что Охотница назвала «хижиной». Он видел деревянную стену с дверью и кривым окном, закрывавшую, как ему казалось, выход из пещеры или просторного углубления в сплошной скале.

Окружающий пейзаж был столь же угрюмым, как и любой другой. Как и всюду в Тяжелых горах — скалы, скалы, одни только скалы. Однако эта стена из почерневших от влаги досок, построенная неизвестно когда и неизвестно кем, показалась Байлею жуткой и недружелюбной.

Байлей сделал два шага в сторону двери. Он хотел было крикнуть, но подобное сразу же показалось ему неуместным.

Старые доски смотрели на него кривыми глазницами сучьев.

— Эй? Есть там кто? — скорее спросил, чем позвал он.

Тишина. И неожиданно — резкий скрип двери…

На пороге хижины стоял совершенно седой старик. Длинная коричневая накидка тихонько шелестела на легком ветру. Поблекшие, но необычно мудрые глаза внимательно разглядывали путника. Под взглядом этих глаз все страхи внезапно улетучились без остатка. Этот взгляд обладал удивительной силой, способной уничтожить любой черный страх. Вместо страха появилось нечто иное… Неуверенность? Почтение? Смирение?

— Приветствую тебя, сын мой, кем бы ты ни был. — Голос старика был тихим и чуть хриплым, но слова звучали дружелюбно. — Входи. Мой дом открыт для всех.

Байлей старался ничем не показывать своего замешательства. Он не пытался гадать, кто этот хозяин дома-пещеры, но сразу же понял, что это отнюдь не рядовая личность. Слова были произнесены на языке кинен, или упрощенном армектанском, но этот человек, несомненно, знал также и высокие языки Армекта. Ибо язык завоевателей Шерера, очень красивый и трудный, имел многочисленные разновидности. Армектанский, которым пользовались в повседневной жизни, сильно отличался от того, который служил для возвышенных описаний; последний, высокий армектанский, содержал сотни и тысячи слов, употреблявшихся лишь по особому случаю. Говорили, будто никто на свете не знает всех эпитетов, имевшихся в этом языке… Но старику из горной хижины-пещеры наверняка была знакома высокая речь. Пользуясь киненом, он вставил слово, отсутствовавшее в простом армектанском.

— Приветствую тебя, господин, — сказал Байлей на том же языке, что и хозяин, но в полном его звучании. — Как мне кажется, неудобный кинен мы можем оставить громбелардским горцам… Или я ошибаюсь?

Старик поднял брови и искренне рассмеялся.

— Ни один настоящий громбелардский горец не умеет прилично изъясняться даже на своем собственном языке, — ответил он. — Входи, входи, путник, добро пожаловать! У меня в гостях еще никогда не было дартанца!

Байлей воспользовался его приглашением.

— Что, акцент меня выдал? — спросил он, переступая порог.

— Почти незаметный, — подтвердил старик. — Точнее, я лишь догадался, что ты не армектанец, господин… А поскольку ты — не сын этого милого края, то кем еще ты можешь быть?.. Я правильно рассуждаю?

Байлей, улыбнувшись, кивнул.

— В этой части гор меня называют просто Старик, — сказал хозяин, закрывая дверь. — Осторожно, юноша… Здесь легко споткнуться и упасть.

Вняв его предупреждению, Байлей подождал у двери, пока глаза привыкнут к царившему в пещере полумраку. Ибо это действительно оказалась пещера, и даже довольно просторная, хотя оборудована для жилья была лишь ее часть. Квадратное окно пропускало достаточно света, и вскоре Байлей смог разглядеть обстановку этого необычного жилья. У самого окна стоял большой тяжелый стол, устланный густо исписанными страницами. Рядом с ними лежали четыре толстые книги; еще четыре покоились на массивном табурете, стоявшем рядом со столом. Байлей, не скрывая удивления, оглядывался вокруг. Книги были повсюду! Они выглядывали из открытого ящика, стоявшего у стены; в стопках по три или четыре они лежали на широкой лавке, на полках же видневшегося в глубине большого шкафа громоздились многочисленные свитки… Байлей едва заметил широкую и, похоже, довольно удобную кровать, очаг под каменной трубой, еще несколько лавок и закрытых ящиков. Все его внимание привлекали свитки и книги, представлявшие немалое богатство. Кем был одинокий старик с гор, не опасавшийся за свое здоровье и жизнь в диком краю, где за слиток серебра люди готовы были убить друг друга?

— Как ты сумел собрать столько книг, господин? — вырвалось у Байлея. — Не боишься за свою жизнь? Это же целое состояние!

Старик понимающе улыбнулся, опускаясь на лавку.

— На свете есть и куда более обширные книжные собрания, — сказал он, пропустив мимо ушей второй вопрос. — Ныне в Армекте свитки достаточно распространены, да и книги не имеют такой ценности, как когда-то. Но — сядь, юноша. Ты голоден или, может быть, хочешь пить? К сожалению, вино кончилось несколько дней назад, есть только вода.

Байлей присел на табурет, поблагодарил за угощение и, оглядевшись по сторонам, осторожно положил на крышку ящика мешок и меч.

— Целых два человека направили меня к тебе, господин, — сказал он, — и тем не менее я не знаю, правильно ли я сделал, что пришел сюда.

Старик оживился.

— Значит, ты не забрел сюда случайно, а шел ко мне?

— Да, господин. Дорогу к тебе указал мне мой друг, но я… заблудился. Однако вчера вечером я встретил одну женщину, которая… Она сказала, чтобы я на нее сослался… — Байлей не знал, как объяснить, что Гольд направил его сюда, чтобы он спросил о проводнице, которую сам же смертельно обидел вчера у костра.

При упоминании о незнакомке старик посмотрел на него внимательнее.

— Ах, вот как… — сказал он, словно с некоторым удивлением. — Ну, честно говоря, — пробормотал он словно себе под нос, — самое время ей дать знать, что она жива… Кто же ты такой, ваше благородие, — спросил он громче, с едва заметной иронией, — если сама королева гор оказывает тебе внимание? Ведь это она, Охотница?