Ольга Елисеева - Нежная королева [= Хельви — королева Монсальвата]

— Разве мне что-то угрожает? — равнодушно отозвался Харвей, хотя тревога Хельви его тронула.

— Всеобщее скотство. — ответила королева. — Мне почему-то кажется, что здесь его все-таки больше.

— Это иллюзия. — грустная улыбка растаяла на губах лорда.

Сад господина королевского лейб-медика Лаурина Ди отличался от всех садов Плаймара тем, что в нем росли лишь лекарственные травы и кустарники. Впрочем, соседи поговаривали, будто «старый колдун» ухаживает здесь за магическими цветами, нужными ему для ворожбы, но что взять с темной, необразованной черни?

Вот боярышник — цветок святого Иосифа Аримафейского, помогающий при сердцебиении, и он же — символ чистоты намерений — ограждает от чужого чародейства. Подорожник останавливает кровь, а в нужных пропорциях используется как любовное зелье. Успокаивающая валериана, сок которой идет в ту же смесь. Нет в мире цветка, который нельзя было бы бросить в котел страсти: жасмин, крокус, кориандр, анютины глазки, цикламены… Из корней последних разумные врачи делают маточные кольца, предотвращающие зачатье.

Цикорий поднимет с постели безнадежно расслабленного, и он же в тертом виде хорош для увеличения мужской силы.

Пережеванные листья лавра, мак и беладонна отварами — лучшие обезболивающие, но они же навевают дурман и делают жертву бесчувственной игрушкой в руках посвященного.

То же можно сказать и о мандрагоре, но она куда сильнее и нуждается в тщательной дозировке. Лаурин любовно склонился над грядкой, укрытой от любопытных глаз в тени лавровых кустов. Цветы atropa резко благоухали, и на некоторых веточках у самой земли уже появилась желтоватая завязь. В этом году из-за заморозков большая часть ягод окажется, конечно, побитой. Лейб-медик сокрушенно покачал головой. К тому же в садах росла только черная — женская — мандрагора, а настоящую — мужскую — можно было добыть лишь из-под земли под виселицей, ибо она питается семенем повешенных, извергающимся во время казни.

Лаурин много раз выкапывал этот дивный, похожий по форме на человеческое тело корень, и мог с уверенностью сказать: atropa не кричит, как полагают невежды, а лишь тихо стонет, словно жалуется. Если же очертить ее три раза мечем и при извлечении из материнского лона земли напевать любовные песни, она отдастся в руки мага, как доверчивое дитя.

В последнее время Ди предпочитал сонеты молодого лорда Деми:

И твои глаза из темноты,

Мне приснилось, будто мы на ты.

На такие слова растение само тянулось вверх! Вот в ком воплотился древний песенный дар сальвских королей, перешедший от отца, несчастного герцога Алейна. Лаурин хорошо помнил, как двадцать лет назад, закрыв лицо холщовой повязкой, по приказу королевы Этгивы, толок в медной ступке минеральный реальгар, и вся его комната была полна запаха горького миндаля… Теперь они принялись за сына.

Впрочем, младшему Деми плаха уже не угрожала. А жаль, старина Ди с нетерпением ждал дня казни. Какая поистине волшебная мандрагора могла бы вырасти под виселицей чистокровного потомка монсальватских владык!

Стук колес у чугунной калитки в сад отвлек внимание медика от цветов. Он вспомнил, что обещал составить для суставов ее величества вдовствующей королевы растирку на змеином яде. Мазь была готова и ожидала ливрейного лакея в лаборатории, разложенная по банкам синего стекла и тщательно обернутая фланелевыми тряпками — поскольку запах зелья казался невыносимым.

К удивлению Лаурина из придворной кареты выскочил не посыльный. Двери распахнулись, и на грешную землю тяжело ступила сама Этгива в черной траурной вуали, окутывавшей ее фигуру едва ли не до колен.

Старый медик не ждал своей старой пациентки в такой день, когда на небе с самого утра собирались облачка, грозившие вот-вот захныкать мелким дождем. Было одно важное поручение, которое она передала ему позапрошлой ночью через свою фрейлину. Это поручение седой эскулап уже выполнил, хотя и без удовольствия.

С достоинством кивнув Лаурину, Этгива прошествовала в дом, знаком остановив своих слуг у порога. О делах, связанных с ее «некромантом», королева предпочитала говорить наедине. Поднявшись вслед за ней Ди проводил гостью в кабинет, смежный с лабораторией, где на полках стояли медные ступки с пестиками, ряды сосудов и колб, а в двух каминах у противоположных стен даже сейчас горел огонь, подогревая выставленные медиком на решетки продолговатые протвени для просушки трав.

Скользнув равнодушным взглядом по ретортам и склянкам, королева уставилась на Лаурина круглыми немигающими глазами.

— Ну?

— Ваша мазь готова, мадам, — доктор поклонился, — вот она, на столе.

Этгива молчала.

— На этот раз я замешал змеиный яд на сливках, они отчасти смягчат жжение.

Старая королева вновь не проронила ни слова. Она лишь порылась у себя под вуалью, явно отвязывая что-то от пояса, и поставила перед хозяином дома туго набитый бархатный кошель.

— Отведи меня в подвал, — глухо проронила женщина, — туда, где ты потрошил птицу.

Старик кивнул. Низкая железная дверь в стене со скрипом открылась, и медик уступил королеве дорогу. Грузно ступая по крутым ступеням, Этгива боком протиснулась вниз. Откинув вуаль, она покрасневшей от натуги рукой отерла пот со лба. Было время, когда ее величество скользила по этой лестнице, не касаясь бедрами сырых стен. Тогда ее тонкие девичьи пальцы только привыкали носить магию на своих кончиках.

Теперь… Воспоминания лишь на миг промелькнули в душе старой королевы. Лейб-медик подошел к низкому грубо обструганному столу. Там лежало что-то, завернутое в серое домотканое полотно, на котором уже успели запечься и потемнеть пятна крови.

— Во имя Огмиса и Цернуна! — старуха нагнулась над столом. — Что ты можешь сказать мне о моем выборе?

Лаурин поднял на гостью жемчужно-серые, совершенно выцветшие от паров свинца глаза, на его тонких губах расплылась загадочная улыбка.

— Ваш выбор, как всегда безупречен, — в голосе мага Этгиве послышалась насмешка.

— Тебе принесли сокола, — настойчиво заявила она, — Белого сокола. Ты должен был наречь его именем негодного Деми и принести в жертву, чтоб гадать по внутренностям…

— Я исполнил ваше повеление, — все с той же двусмысленной улыбкой отозвался лейб-медик.

Королеву бесило выражение его лица, она считала, что полуусмешки Лаурина свидетельствуют лишь о расслабленности его ума, но никак не о тайных знаниях.

— И что? — нетерпеливо потребовала Этгива. — Что тебе стало известно?

Старик откинул полотно, и глазам королевы предстала располосованная тушка птицы с вскрытой грудной клеткой.

— Вы можете увидеть все сами, — кивнул Ди, — сердце сокола стучит до сих пор, хотя я свернул ему шею накануне вашего прихода.