Анатолий Герасименко - Тотем Человека

Тут меня прорвало.

— Слышишь, ты, — сказал я дрожащим голосом, — если ты хоть что-нибудь, хоть что-нибудь…

Стокрылый поднял руку. Я почему-то замолчал, хотя говорить собирался еще долго.

— Юноша, — сказал Стокрылый Бобу, — опустите, пожалуйста, ваше гнусное оружие.

Боб нехотя повиновался.

— Молодые люди, — продолжал Стокрылый серьезно, — надеюсь, вы понимаете, что все ваши предположения совершено беспочвенны. Вдумайтесь только: меня оболгал какой-то бандит. Арестант, зэ-ка, быдло. Безо всяких на то оснований. Видимо, назвал первое имя, которое взбрело на ум. Я ведь довольно известный в городе человек. Вы, господа, ошибочно — ошибочно! — связали бред этого несчастного с волнующими вас событиями и вломились ко мне в жилище. Абсолютно на то не имея права, подчеркиваю. Один из вас стал угрожать пистолетом мне и моим подчиненным, а другой, как мародер какой-то, начал рыскать по дому…

— Всем привет! — сказал от дверей веселый женский голос.

Боб ухмыльнулся и спрятал пистолет.

— Ну, наконец-то! — сказал он. — Долго ты.

— Пробки, — сказала Саша. Цокая каблучками, она прошла в середину вестибюля. Улыбнулась всем по очереди, извлекла, словно из воздуха, удостоверение и взмахнула им, как фея волшебной палочкой.

— Так, короче, — сказала она. — Вы тут громко говорили, я немножко послушала. Предлагаю всем помириться и разойтись.

Все замолчали. Боб, судя по всему, вовсе не настроен был мириться и расходиться, но делать было нечего. Стокрылый кругом выходил прав, мы ничего не могли доказать. Стокрылому тоже не улыбалось нас отпускать, но Сашины корочки произвели на него впечатление. Я… Мне было все равно. Дину увезли. Больше ничего не сделаешь. Поэтому я тоже молчал.

Саша, воспользовавшись паузой, подмигнула мне и помахала рукой, сложив пальцы на манер кошачьей лапки. Я ответил на тотемное приветствие. Саша всегда здоровалась со мной, как того требовала традиция. И с Диной, и с Черным, и с любой кошкой. Добрая, приветливая девчонка. Как ее угораздило очутиться в органах госбеза? Юбка и пиджак на ней были сшиты из бежевой ткани, но покроем напоминали военную форму. То ли уставное предписание, то ли сама Саша выбрала такой стиль — неизвестно.

Первым принял решение Боб. Он аккуратно надел фуражку, взял под козырек и, ни на кого не глядя, вышел вон. Я, крякнув, поднялся из глубин диванчика и последовал за ним. Проходя мимо Стокрылого, я не удержался и пробормотал: 'Сыр выпал — с ним была плутовка такова'.

Стокрылый поглядел мне в переносицу.

— Вы опасны для общества, юноша, — заметил он.

— Не каркай, — сказал я.

— Брэк, — вмешалась Саша. — А то я сейчас протокол составлять начну. До вечера, думаю, управимся.

Я вскинул руки — получилось немного театрально, зато крысы смешно шарахнулись. Стокрылый не издал ни звука, не шелохнулся, даже не сморгнул. Я зашагал к выходу. Крысы провожали меня взглядами: немного заломило виски, но тут же прошло. Наверное, совсем выдохлись, бедолаги.

Как только мы вышли из дома, Саша сделала серьезное лицо и спросила:

— Ну, как ты, братик?

Она выглядела, как типичная кошка: небольшого роста, с круглым лицом. Каштановые волосы она заплетала в косичку, толстую и короткую. Сашу никто бы не назвал красавицей, слишком широкие у нее были скулы, да и вздернутый нос действительно походил на кошачий. Но про это забывал любой, кто видел ее влажные огромные глаза, словно из зеленого нефрита — волшебные глаза. Саша почему-то меня очень любила и часто называла 'братиком'. Говорила, что до рождения людьми мы были братом и сестрой. У меня таких воспоминаний не сохранилось, но я ей верил.

— Плохо дело, — сказал я Саше. — Я ведь его почти догнал, знаешь.

— Не переживай, — сказала она. — Найдем-найдем, обещаю.

— Поехали в отделение, — предложил Боб. — По дороге подумаем.

— По дороге ты мне расскажешь, как с Леонардом поцапался, — возразила Саша сердито. — Надо же так умудриться.

— А кто такой этот Леонард? — спросил я беспечно.

Саша и Боб уставились на меня.

— Бандит он, — сказал Боб. — В девяностые пол-города держал.

— Это раньше, — сказала Саша. — А теперь он, как бы, хорошим стал. С такими бабками оно нетрудно: скажешь, что завязал — тебе все верят.

— В депутаты метит, — добавил Боб.

— Птица высокого полета, короче, — подвела итог Саша.

Мне стало стыдно. Выходит, из-за меня Боб ввязался в какую-то гнусную историю. Я вовсе не хотел, чтобы все выходило так, как вышло. Просто, когда мы ввалились в дом Стокрылого, и навстречу выскочили ощеренные крысы во главе со своим хозяином, то как-то само собой получилось, что Боб взял всех на мушку, а я побежал по бесконечной анфиладе комнат, выкликая имя Дины.

— Сглупил ты, старик, между прочим, — с укоризной сказал Боб, словно прочитав мои мысли. — Ломанулся куда-то, как бешеный. Надо было спокойно, не торопясь, всем вместе…

Я вздохнул.

— Впрочем, — добавил Боб, — тогда Черный тем более убежать бы успел.

Он старательно избегал в разговоре имени Дины, словно мы охотились только за Черным. Вот и теперь он сказал: 'Черный успел убежать', а не 'они успели убежать'. Боб был хорошим другом.

— Ладно, — сказала Саша. — Я эту ворону потом побеседовать приглашу. Все нормально будет. Против нас не попрешь.

— Он не ворона, — буркнул нехотя Боб. — Он — ворон.

— На вкус никакой разницы, — парировала Саша, и все мы заулыбались.

Утихший было дождь к этому времени отдохнул и зарядил с новой силой. 'Уазик' принял нас в свое остывшее нутро, причем мы с Сашей, не сговариваясь, устроились на заднем сиденье. Боб завел машину и выехал со стоянки. Я все искал взглядом, не осталось ли следов от нашей с крысенышем драки, но нет, не осталось. Зато на черном от дождя асфальте красовались еще более черные следы покрышек джипа. Здорово газанул, приятель. Далеко ли уедешь? Боб молча вел машину, упершись вытянутыми руками в руль. Я смотрел в окно. Стекло было затянуто кисельной пленкой дождя. Дорога делила надвое унылую пустошь, на горизонте топорщился лес. Мне было очень, очень плохо. Интересно, кто придумал выражение 'на душе скребут кошки'. Кошачьи когти — не для того, чтобы скрести, они хороши, чтобы вонзаться в жертву и рвать ее на части. Вот это и происходило с моей душой. По всему выходило, что в провале операции виноват именно я. Наверное, я и впрямь лузер, прав был Черный. Именно лузер. Человек, который теряет. Такого слова в русском языке нет, 'неудачник' — это тот, кому просто не везет в жизни. А 'лузер' — тот, кто не может удержать в руках везения… Больше всего мне было стыдно из-за идиотского кульбита в конференц-зале. Хорош герой. Жену вернуть не может, ему бы все со стульями воевать. Увалень. Но как я, однако, в глаз этому засранцу засветил…