Константин Соргунов - Корпорация цветов

— Нарин, — сказала она, тупо глядя прямо перед собой.

— Игорь, — представился я, в знак приветствия легонько сжав её ладонь. На секунду задумавшись, я решил перейти на "ты": — Чем ты больна, Нарин?

Женщина впервые посмотрела на меня с боязливым любопытством и несколько раз шепотом повторила моё имя, каждый раз с разной интонацией. Правильно воспроизвести его ей так и не удалось, и она остановилась между "Ихой" и "Ирго". Впоследствии она называла меня только Ихо и никак иначе.

— Чем ты больна? — повторил я настойчивее.

— Больна, — утвердительно сказала Нарин, снова опуская взгляд и становясь равнодушной.

— Так что с тобой? — не отступал я. — Чем я могу помочь тебе?

— Не со мной, — неохотно ответила женщина и опустила руку на живот. — Во мне.

— Ты беременна? — спросил я, внутренне холодея. Несмотря на то, что прошло уже много лет, воспоминания о беременности Марины были ещё свежи. Я понятия не имел, что надо делать в таких случаях, а перспектива самолично принимать роды меня совершенно не радовала. Но Нарин покачала головой и сказала так тихо, что я едва сумел различить слова:

— Беременность счастье, — тут она резко надавила руками на живот, который теперь выпирал из-под одежды. — Это — горе.

— Я не понимаю тебя, — покачал я головой. — Что я могу сделать?

— Собиратели! — внезапно закричала Нарин так громко и отчаянно, что я едва не выпустил её из рук. — Цветы лау-лау!

Она резко рванула на себе юбку, да так, что затрещала ткань, и обнажила тонкие ноги в кожаных сандалиях. С внешней стороны ступни, прямо под выступающей косточкой был крошечный рисунок, который я принял поначалу за засохшую грязь. Когда я присмотрелся повнимательнее, я увидел, что рисунок изображал три переплетённых цветка — люпин, розу и лесной колокольчик. Нарин ткнула пальцем в люпин.

— Лау-лау. Цветы любви.

— Я не понимаю тебя, — произнёс я с отчаянием. Если меня в жизни и могло что-то взбесить, так ситуации, когда я совершенно не понимал собеседника. Я никогда не отличался завидным терпением, что в полной мере испытала на своей шкуре моя дочь, а если я слишком долго не мог, что называется, "врубиться", я начинал злиться. Но сейчас я прекрасно понимал, что от моей случайной знакомки мало что зависит, и единственное, что я могу, так это мягко и осторожно выспросить её обо всём, что меня интересует. Казалось, она и сама поняла, что мне надо объяснять всё как можно более подробно, а потому, когда я в очередной раз спросил, чем могу помочь, Нарин сказала:

— Им нужны собиратели. Дрэям, что живут в высокой башне и носят одежды пришлых. Им нужны новые и новые собиратели. Я вынашиваю плод, вынашиваю нового собирателя цветов лау-лау. Лау-лау дороже жизни, потому что лау-лау — жизнь. Собиратель поедает моё тело изнутри от зачатия и до самых родов. А когда новый собиратель родится, дрэи выбросят то что от меня осталось в море. Я иду к мельнице Крихтэ, чтобы родить там и самой отдаться волнам. Наша вера говорит, что никто кроме меня не вправе распоряжаться моей смертью, поэтому я сама сделаю с собой то, что хотят сделать со мной дрэи.

— То есть твой ребёнок… — изумленно проговорил я, но Нарин не дала мне досказать.

— Не ребёнок. Собиратель.

— Я могу как-то помочь? — осторожно спросил я, даже не пытаясь осмыслить услышанное. — Я могу что-то сделать для тебя?

— Надо добраться до Крихтэ, — сказала Нарин, теребя концы платка прозрачными пальцами. — Надо выпустить собирателя.

Я замешкался с ответом, и тогда женщина взглянула прямо мне в глаза, да так, что будто бы прожгла взглядом.

— А тебе надо возвращаться обратно. Пришлым не место. Пришлых ищут дрэи. Трёх пришлых ищут… Дрэи…

Я потёр виски руками, отчаянно пытаясь собраться с мыслями и решить, наконец, как следует поступить. Но вместо того, чтобы думать связно, в голову лезли совершенно посторонние мысли. Я думал о том, что в понедельник мне надо предоставить пакет документов по последней сделке, о том, что перед тем как выйти из дома, я забыл вытащить бельё из стиральной машинки. Словом, я готов был думать о чем угодно, только не о том, как изгнать выражение напряженной боли с лица Нарин. Взглянув на женщину, которая покорно стояла рядом со мной, бессильно опустив голову мне на плечо, я почему-то подумал о своей Насте. Я вспомнил её совсем маленькой, почти целиком помещающейся на моей руке, горячей как батарея, не могущей даже кричать от слабости, и только жалко, как птенчик, разевающей рот. Мысль о дочери подействовала на меня отрезвляюще, я забеспокоился, как бы с ней чего не случилось, но вспомнил, что сам ещё вчера отвёз её к сестре и успокоился. По крайней мере, моя девочка не предоставлена сама себе, а до вечера я наверняка найду способ отсюда выбраться. Впрочем, я не был особо уверен в последнем утверждении, однако оно меня немного успокоило, и я смог твёрдо сказать Нарин:

— Сначала я помогу тебе добраться до этой твоей мельницы.

— Мельница Крихтэ, — кивнула Нарин.

— Крихтэ, — не без труда повторил я, пытаясь сымитировать её гортанный говор. — А там мы уже разберёмся, что делать дальше.

Нарин ничего не ответила, но не стала и возражать, смиренно вверив себя в мои руки. Как я вскоре понял, женщинам её народа были свойственны покорность и кротость, те самые качества, у нас небезуспешно сумели победить феминистки, никсы и подобные им. Смирение было основным качеством Нарин, оно всецело ею руководило и, как я убедился далее, заставляло её порой совершать самые нелепые поступки. Это чувство не было слепым, наоборот, чем больше я узнавал Нарин, тем больше понимал, что её покорность была мощным двигателем для процессов необычайной силы. Я не психолог, но полагаю, я правильно разгадал механизм действия: — Нарин искала мужчину, который бы отличался от прочих силой, твёрдостью духа, одним словом теми качествами, которые у нас назвали бы качествами лидера. Этому мужчине Нарин давала право распоряжаться её жизнью по своему усмотрению, оставляя за собой лишь право идти рядом и быть верной соратницей во всех делах. Не знаю, почему Нарин выбрала именно меня, скорее всего, она не могла подолгу находиться одна, а уважение к мужчине прививалось ей с самого детства. Я случайно оказался рядом, и на мою долю выпало принимать весь тот почет и почтительное отношение, которое было положено мужчине, принятому Нарин.

Дорога до мельницы Крихтэ была долгой. Сначала нам пришлось брести по бесконечному берегу, с трудом вытаскивая ноги из топкой грязи, в которую превратился солончак после прилива, а потом Нарин сказала свернуть и ещё около часа мы шагали по полю, заросшему пожухлой травой. Поле казалось мне необычайно мрачным и тоскливым, и если ад означает безысходность, то я уверен, что выглядит от примерно так. Порывистый ветер налетал внезапно, каждый раз заставая нас врасплох, пытался сорвать платок с головы Нарин, растрепать её волосы, сдёрнуть юбку. Как мог я пытался защитить Нарин своим телом от ветра, но удавалось мне это не очень хорошо, и женщина еле держалась на ногах. Время от времени я брал её на руки и нёс несколько шагов, потом снова ставил её на землю и мы шли дальше, согнувшись едва ли не пополам. Свою куртку я давно снял и кое-как закутал в неё Нарин, сам же отчаянно мёрз, чувствуя, как ветер пробирается ко мне под рубашку и старается проморозить до самых костей.