Константин Плешаков - Богатырские хроники

Главной Алешиной заботой стало скрывать от Волхва происшедшее как можно дольше, и он старался обмануть его своей Силой. Судя по тому, что я услышал на Альте, Волхв не обманулся, однако в Новгороде тем не менее стало спокойнее; поговаривали о походе на Святополка, но Ярослав медлил, и Алеша ничего не мог с ним поделать. Алеша убедился, что моя мать в безопасности, но почувствовал, что мы с Ильей попали в большую беду, и облегчение получил только два дня назад, узнав о нашем приближении.

— Я думаю, Добрыня, — заключил он, — только ты сумеешь дожать Ярослава.

— Я? Который получил плевок от Волхва и заслужил его? Обманутый даже не Волхвом, а его сыном?

— Во-первых, самим Волхвом, который выслал оборотня тебе навстречу. А во-вторых, ты имеешь теперь особую власть над Ярославом. Я не знаю, какое зелье ты ему предложил и дает ли оно тебе власть над ним…

— Я не знаю таких зелий… Только один человек на Русской земле их знает: Волхв.

— …но ты теперь подобен врачу, отворившему кровь. Дурная кровь вышла, и теперь надо, чтобы боль ной восстановил силы.

Я был изнурен. Я не знал, что я смогу сделать, а что не смогу. Почти ничего не смогу, думал я.

Дальше мы ехали молча. Илья с Алешей стали огибать озеро; я неожиданно сказал:

— Не ждите меня, езжайте. Я побуду здесь немного.

Я спешился и пошел к озеру. Только что прошел дождь. Сизые и серые облака быстро бежали на восток. Озеро было совершенно бело, особой русской летней белизной, когда не знаешь, откуда идет свет — с небес ли, из-под воды ли. Белизна была покойна и могуча. Ее сторожили плотные леса — как толпы монахов. За лесами были холмы. Туман еще не сошел, и основания холмов были покрыты им; верхушки холмов тонкими голубоватыми полосками плавали в небе. Тонкая редкая осока рисовала буквы в белизне воды. Я слышал, как она это делает. И внезапно я почувствовал, что моя Сила вернулась.

Алеша с Ильей никуда не уехали. Они стояли за поворотом, наблюдая за мной сквозь ветви.

— Знаешь, Илья, — сказал я, — а ведь я снова могу останавливать рати.

Я нашел Ярослава в постели. При виде меня лицо его переменилось, хотя он сам послал за мной. Оно отражало странное смешение чувств: в предыдущий раз целитель сделал больно.

— Я виноват перед тобой, князь. Но я и обманул и не обманул тебя. Ты действительно увидел свое будущее — то, которое тебе уготовил тот, щуплый, черный, с темным взглядом. И это будущее ужаснуло тебя. А потом я дал тебе время подумать. И ты думаешь до сих пор.

Он пошевелился в постели:

— Как ты узнал про него?

— Его руку было легко узнать. У меня нюх на Волхва.

Он дернулся:

— Значит, то, на что намекал Алеша, было правдой?!

— Отчего же ты не верил Алеше? Разве, когда ты проснулся, чувство вины не охватило тебя? Разве ты не жалел о том, что поднял руку на отца — каков бы он ни был? Разве тебе не стало страшно за Русскую землю? Разве ты не понял, что тобой руководил Враг? Разве ты не предчувствовал беды? Борис полужив, в плену. И я даже склонен полагать, что Святополк уже убил его… Ты оказался игрушкой в руках Врага, первым звеном в цепи смуты. Но Враг не трудился и ради Святополка… Я удивляюсь тебе, князь. Разве ты не слышал разговоров о Враге? Разве ты не знал, что как Христос может постучать в твою дверь в любой час, так и Враг может постучать, даже вероятней, что постучит Враг? Он разжег в твоем сердце ненависть к отцу. Подожди, я сам знаю, что князь Владимир был трудным человеком. Но я знаю и еще одно: Враг проник в ваш дом, как червь в гнилое яблоко, и гнилью был Святополк. И червь добрался до самой сердцевины и на время пленил даже князя Владимира, а когда понял, что удержать в своих руках человека, который крестил Русь, все же не удастся, — убил его. Я не смог служить князю Владимиру тогда, когда червь свивал свои кольца вокруг сердцевины, и я ушел. А Владимир незаслуженно обидел многих. Я знаю, что между вами лежала какая-то обида. Ты можешь не говорить мне, если не хочешь.

Князь вспыхнул. Он явно не хотел говорить об этом.

— Я не понуждаю тебя, князь Ярослав Владимирович. Я только осмелюсь предположить: в этом была замешана женщина.

— Женщина, да…

— И отец увел женщину у сына… Тяжелый счет предъявит Господь князю Владимиру… Я думаю, потомки будут милостивее… Однако давай о другом. Я знаю, что у тебя на сердце. Ты хочешь выступить против Святополка. Ты хочешь сесть на киевский престол. Но после того как ты обжегся на том, имени которого я называть не хочу, ты боишься впасть во грех снова. Такие речи приличнее вести священнику, но мы, богатыри, привыкли вставать на место любого…

Я понимал, что сейчас делаю выбор. Кто пойдет на Святополка и победит его, тот и сядет на киевский престол. Я старался читать мысли молодого князя; я не мог, конечно, сказать, что он нравился мне так, как Борис или Глеб, — Борис, которого я не смог спасти, и Глеб, которого я спасать не стал — ради этого вот его брата. Но солнечные мальчики на троне — нигде такого не было и нигде не будет. Всегда правитель будет грешником, далеким от Бога, но если он близок людям…

— Если ты все так знаешь, Добрыня, скажи: чего я сейчас больше всего боюсь?

— Решиться.

— Чего я сейчас больше всего стыжусь?

— Себя.

— Чего я сейчас больше всего хочу?

— Чтобы я исчез, как сон, и чтобы все связанное со мной исчезло, как сон. Не бойся, князь. Я не буду докучать тебе. Как только первая нужда во мне пропадет — я уйду.

— Ты не должен уходить… Отец не должен был прогонять тебя.

— Он не прогонял меня. Я ушел сам. И сам я уйду от тебя. Но скажи мне: что ты сделаешь первое, когда сядешь на княжеский престол в Киеве?

— Я объединю Русскую землю. Я сделаю так, что брат никогда не пойдет на брата.

— Не зарекайся. Ты не знаешь, что произойдет после твоей смерти. Скажи мне: что самое желанное в жизни?

— Власть.

— А кто самый страшный враг власти?

— Дурость.

— Что же… Ярослав Владимирович… Поднимайся с постели, веди войско на Киев… И с кем бы ты ни встречался, всегда спрашивай себя, от кого он пришел, не от того ли щуплого кудесника, который нагадал тебе победу над князем Владимиром…

Князь помолчал, глядя в потолок.

— Я не могу встать. Твое зелье приковало меня к постели.

— Я приготовил то зелье, я и подниму тебя. Вот, я касаюсь твоего плеча — ты здоров. Вставай и зови своих слуг.

Князь медленно поднялся, с удивлением отмечая, что тело легко повинуется ему, и посмотрел на меня с благодарностью. Но я-то заметил, как он дернулся, когда я коснулся его плеча; теперь не то что принять от меня кубок с зельем, руку мою на своем плече не хотел чувствовать князь Ярослав Владимирович, и я сказал себе: «Жалко, что больше некому разбить Святополка и что, как бы ни ценил Ярослав Владимирович мою помощь и как бы ни помог я ему в ближайшие дни, никогда мне не быть больше желанным гостем во дворце великого князя киевского».