Елизавета Левченко - Цвет неба

Дядя поморщился.

— Слишком проблемно. Твоя внезапная смерть сразу после написания отречения будет выглядеть подозрительно, могут начаться волнения среди представителей аристократии, которые могут вполне закончиться восстанием против меня. А зачем мне это нужно? Я просто хочу править, также как правил все эти годы. А наследник пусть будет у всех под носом, подтверждая законность и бескорыстность моих намерений. — Он развел руками и опять сцепил их вместе. — Ну что ты на это скажешь?

Признаю, он заставил меня задуматься всерьез. Весьма заманчивое предложение, полностью подходящее мне… если он говорит правду. Да, я внимательно наблюдал за ним во время диалога. Да, я не заметил и намека на неискренность. Но слишком уж резкая перемена. И она подозрительна. Еще удивительно, что он, прекрасно зная, что я связан по рукам и ногам, предлагает, не заставляет, не давит, а именно предлагает выбор… пусть в ультимативной форме.

Все же, просто идеальный вариант! Меня раздирали сомнения. С одной стороны, я желал, чтобы меня оставили в покое и дали отбросить ненужное прошлое в сторону, с другой — подозревал, что не все так гладко, как он выводит.

Продолжать бессмысленную войну за ненужный мне приз я не хочу. Это я знаю точно. Согласиться? Как же бы мне этого хотелось!

Почему бы и нет? Я сделаю, как он просит — напишу отречение, сделаю вид, что полностью поверил ему, а сам буду настороже.

До официального признания я могу спокойно продумать план на плохое развитие событий, потому что он не глупец — нападать (если он этого хочет) не получив желаемого.

— Хорошо, я согласен.

— Наконец понял, что мое предложение выгодно для нас обоих?

Я кивнул. Если бы сейчас услышал в его тоне хоть намек на торжество или облегчение, тут же бы разорвал соглашение, потому что это бы говорило о его лжи. Но я не услышал…

Он с грохотом открыл ящик стола, без спешки достал оттуда лист гербовой бумаги, на которой обычно писались законы, положил его передо мной.

Чтож… начнем.

Я снял с подставки ручку.

Через пару минут все было готово. Дядя пробежался глазами по написанному, и кивнул, положив лист обратно на стол.

— Вот и отлично. Теперь готовься к приему.

— Приему? — не скрывая удивления, переспросил я.

— А ты думал, как я буду объявлять аристократии о твоем решении? — Отодвинув стул, он привстал. — А теперь готовься к своему последнему выходу в свет со статусом наследника. Сегодня все разрешится.

Я понял, что разговор закончен и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Снаружи меня не ждала стража.

Значит, не сомневался в моем согласии, да?

***

Я поправил воротник-стойку, стоя перед зеркалом в моей комнате, если я могу ее еще так называть… хотя, могу, пару часов, но могу.

Как же я ненавижу эти белые тряпки! Церемониальная одежда, сшитая еще три месяца назад — в ней я должен был пройти официальное посвящение в императоры в день своего девятнадцатилетия. Когда я вошел в комнату, я был сильно удивлен, увидев белый костюм, со всеми нацепленными регалиями наследника трона. Поверх обычных, сероватых штанов, заправленных в мягкие, до середины икры сапоги на твердой подошве, в таких хорошо ходить, когда надо чеканить шаг, напоминать людям свое и их положение на многоступенчатой лестнице общества, и белоснежной рубашки, надеваемой через круглый ворот из-за отсутствия пуговиц, с широковатыми рукавами, манжеты которых были разрезаны на тыльной стороне на три части и обметаны синими нитями, шел жилет с вот этим самым воротником стойкой, из-за него мне был терпим этот "наряд".

Я уж думал одеть какой-нибудь костюм из тех, в каких обычно посещал приемы. А вот пришлось этот… Белый цвет… я чувствую себя неуютно. Как будто платье нацепил вместо брюк и рубашки.

Он правильно сказал — сегодня все решится. Сегодня я стану свободным. Я сделаю первый шаг к отречению от своей человеческой стороны навстречу демонической. Сколько же лет я мечтал об этом! Столько планов, столько потраченного времени — а оказалось так просто… мне нужно было всего лишь подождать несколько лет. Если бы я только знал раньше.

Ну знал бы… разве я смиренно ожидал подходящего времени? Сомневаюсь.

Итак, сейчас нужно разыскать Алексин.

У двери, последний раз бросив взгляд на отражение, вышел из комнаты.

Двое стражей в конце лестницы поклонились. Мои сопровождающие? Дядя подумал, что я сбегу? Или… я так привык предполагать лишь худшее. Он ведь не сказал мне где будет проводиться прием. Почему стража здесь не для того, чтобы просто не показать мне дорогу?

У стража на центральном входе спросил, в какую именно гостевую комнату определили Алексин. Как оказалось, в одну из расположенных на первом этаже, но ее сейчас там нет. Леди сопроводили на прием, где она и ожидает.

Сопроводили? Что ей делать… Нет, все правильно, она же аристократка. Чтож, я немного успокоился.

Мы спустились в нижний город. Значит, он решил все устроить здесь, в одном из летних залов? Народу на широких мощенных булыжником улицах почти не было, а редкие группки шли в туже сторону, что и мы.

Второй открытый летний зал. Он всегда мне нравился. Изящные, из розоватого мрамора колоны удерживали на себе ажурную, так искусно выполненную, что казалось — она невесома, крышу. Круглая, довольно большая площадка, отсутствие стен и вид на озеро. Здесь хорошо в закатные часы, когда солнца сели и зажигаются первые ночные светильники. Появляется аромат… томности вечера и ожидание какого-то чуда, как бы не смешно это не звучало из моих уст. Объяснить такое представление я не могу.

У перил, ближе к раю площадки стояли три длинных стола, уже уставленных разнообразной снедью, что еще раз подтвердило — дядя знал о моем решении. Не очень приятно, когда ты предсказуем. Музыканты уже начали играть что-то из легкого бального их репертуара, больше чем половина присутствующих танцевала, другие сидели за столами. Глазами стал искать среди них Алексин и быстро нашел, ее рыжие волосы, как пламя разбавляли однообразность и блеклость окружения. И я забыл как дышать.

Она была великолепна. Не знаю, что было причиной: может новая прическа, может кремовое платье с открытыми плечами, а может все это вместе, но от нее исходили волны притяжения, хрупкой невинности и чистоты. Она была светом среди окружающих ее напомаженных и разодетых, с искусственными улыбками на лицах и блеклыми, как стекляшки, глазами, чем блеск давно пропал, подавленный жаждой денег, власти, лжи и притворства. Алексин сидела, опустив взгляд и сложив руки на коленях.

Тут к ней подошел какой-то мужик, она подняла на него взгляд. Я быстро шагая, едва не срываясь на бег, пошел к ней, и услышал обрывок фразы: "Соблаговолите пригласить на танец…" Отчего во мне поднялась волна ярости. Как он только смеет разговаривать таким явно соблазняющим тоном мою Алексин?! Как я ему только не врезал, не ума не приложу. Наверное, его спасло то, что он не успел дотронуться до нее.