Николай Князев - Владигор. Римская дорога

«Филипп удивительно внешне схож с Максимином. Только не такой огромный, — подумал Владигор. — Неужели никто этого не замечает?»

Луций проследил взгляд своего товарища и понимающе хмыкнул:

— А ведь по закону, который издал Гордиан, а Филипп тут же отменил, мы бы с тобой оба уже были бы на свободе. Ты знаешь об этом?

Еще бы — этот закон когда-то предложил он сам.

— Одно мне не нравилось в эдикте Гордиана — это тупое оружие. Уж коли я сделался гладиатором, то должен убивать, а не разыгрывать спектакль, как дешевый мим. Но все равно жаль… Гордиана, — добавил он, понизив голос. — Мальчишка когда-то сумел меня оцарапать в поединке, а это, скажу я тебе, мало кому удавалось… — Он усмехнулся. — К сожалению, в этом городе слишком часто меняют статуи.

Наконец провожатый подвел их к богатому дому с колоннами из розового мрамора, украшенными винтообразными каннелюрами, которые были сейчас в моде. Архитектор отличался не просто любовью, а истинной страстью к розовым колоннам и украсил ими и сад-перистиль, и атрий, и даже столовую, куда привели гостей. Хозяйка и ее очаровательная подруга уже расположились на ложе. Пол в триклинии был усыпан розовыми лепестками. Рабы тут же нахлобучили на головы гладиаторам пышные венки и смазали ноги индийскими благовониями.

Хозяйка, женщина поразительной красоты, с черными как смоль волосами и густо набеленным лицом, на котором ярким вишневым пятном выделялись губы, жестом пригласила Луция возлечь рядом с собой. С другой стороны к гладиатору тут же принялась прижиматься ее подружка, не такая молодая и гораздо более вульгарная. Владигор оказался в одиночестве.

— Не волнуйся, красавчик, — засмеялась хозяйка. — Сейчас твоя дама прибудет.

Луций не терял времени зря — устроился на ложе поудобнее, одной рукой отправлял в рот кусочки мяса, вторую положил на талию хозяйке, не забывая время от времени чмокнуть в шею и ее подругу.

— Знаешь, почему я завожу любовников среди гладиаторов? — спросила та. — Потому что их вскоре убивают на арене… И они не успевают похвастаться победами над женскими сердцами. Так проще сохранить репутацию, — и она захохотала громко, как захмелевший преторианец.

— Очень умно, — заметила хозяйка. — Но учти, Фаустина, наш друг выиграл десятки поединков. Он еще не собирается умирать. Так что будь с ним в таком случае поосторожнее.

— Ну, если он так много побеждал, то скоро его непременно убьют, — вновь захохотала Фаустина.

Раб наполнил ее кубок из голубого стекла до краев. Взгляд Владигора не мог оторваться от этого кубка. Голубое стекло. И на нем белые и Золотые зигзаги… Точно такие же подарил им с Филимоном покойный Гордиан. Кажется, Филимон говорил, что таких кубков у Гордиана было что-то около дюжины, и он ими особенно дорожил. Редкое сочетание цветного стекла и золотого узора… Несомненно, это были те самые кубки…

— А вот и твоя дама! — воскликнула хозяйка.

Владигор обернулся. Две молоденькие румяные рабыни ввели в триклиний какую-то старуху. Идти сама она не могла, и девушки поддерживали ее под руки. Ее иссохшее тощее тело с похожими на палки ногам напоминало обтянутый кожей скелет. Дорогая белая ткань столы лишь подчеркивала уродство.

Рабыни подвели старуху к ложу Владигора, и она возлегла рядом с ним, обдав его запахом дорогих духов. На тощей руке, уродливо распухшей выше локтя, извивался золотой браслет в виде змеи с изумрудными холодными глазами.

— Как тебе нравится твоя дама, Безумец?! Она как раз для тебя! — захохотала Фаустина. — Даже на смертном одре женщина жаждет любовных утех…

— Желаю повеселиться, — улыбнулась хозяйка и поднесла к губам свой кубок.

Владигор уже хотел вскочить и покинуть триклиний, но что-то его остановило…

— Я знаю, что сильно изменилась и меня трудно узнать, Архмонт… — услышал Владигор хотя и очень тихий, но отнюдь не старческий голос.

Он поднял глаза и взглянул в лицо странной гостье. У нее были глубоко запавшие щеки и заострившийся, как у мертвеца, нос. Лишь черные густые волосы, расчесанные на прямой пробор и сзади собранные в сетку, напоминали о прежней красоте хозяйки. По этим волосам он и узнал ее.

— Юлия Гордиана… — пробормотал он.

— О, все-таки узнал. — Она попыталась улыбнуться, сверкнув неестественно белыми зубами. — Болезнь сильно изуродовала меня. Уже больше месяца я ничего не могу есть. Но пусть это не смущает тебя — наслаждайся вкусными блюдами. В этом доме повар прекрасно готовит рыбу и фаршированные финики. Я уже привыкла смотреть на самые изысканные блюда и не желать их. Я как гость на пиру Элагабала, перед которым вместо угощения поставили картину с нарисованными яствами. Но не будем говорить больше об Элагабале, если хотим получить хоть немного удовольствия от этого пира.

— Если бы мы встретились раньше, возможно, я бы мог исцелить тебя, — пробормотал Владигор, пораженный превращением первой красавицы Рима в уродливую старуху. У него даже мелькнула мысль — не возникла ли ее болезнь в результате порчи, наведенной Зевулусом.

Юлия сделала вид, что не слышала его слов и продолжала:

— Обычно эта болезнь поражает стариков и обходит стороной молодых. Но в тот день, когда гонец принес известие о смерти Марка, проклятый червь поселился в моем теле. Сначала он грыз тихонько и незаметно, но теперь уже дожирает мою плоть. И скоро от нее ничего не останется. Совершенно ничего… Впрочем, я думаю, что завтра мои мучения прекратятся, поэтому я сделала все, чтобы увидеть тебя, Архмонт.

— Ты уверена, что самоубийство — лучший выход, домна Юлия?

— Теперь это уже не имеет значения… — Она говорила очень тихо, то и дело тяжело втягивая воздух, так что Владигор порой едва мог различить слова. — Моей смерти ждут многие. Араб прежде всего. Он не смеет убить меня после обожествления Гордиана, так же как никогда не смел открыто признаться в убийстве Марка. Он умеет действовать только исподтишка и чужими руками. У него это получается… — Она замолчала, не договорив, и долго смотрела неподвижным взглядом на горящий светильник. Глаза молодой женщины на лице изможденной старухи. Наконец она очнулась и продолжала: — Но ты ошибаешься, Архмонт, я говорю не о самоубийстве. Просто болезнь завтра окончательно одолеет меня… Возможно, это случится послезавтра или даже через три дня… просто завтра мой разум помутится… и считать дальнейшие дни уже не стоит. Не обижайся, что хозяйка так вульгарна, а ее подруга просто глупа, — они в самом деле думают, что ты мой любовник. Пусть думают — мне это даже удобно. Теперь слушай, зачем я хотела этой встречи. Это очень важно. Я знаю, что ты сейчас не так уж всемогущ, Архмонт, но боги хранят тебя, иначе едва ли ты был бы до сих пор жив. Мой отец Мизифей рассчитывал на мое благоразумие. Как только из Персии пришло известие о смерти Марка, я поднялась по лестнице Гордиана… Ты знаешь, что ее больше нет? Филипп велел разрушить ее, чтобы построить на этом месте арку для своего триумфа… Но сенат не назначил ему триумфа… Сенат обещал триумф Гордиану. А Филипп, что он сделал? Заключил позорный мир с Шапуром и вернулся назад в Рим — только и всего. Когда-нибудь Шапур отнимет все наши города, включая Антиохию, и тысячи и тысячи пленников уведут по пыльным дорогам в рабство… Их телами будут закидывать овраги, чтобы следом могло переправиться войско… И это случится довольно скоро… Слишком скоро…