Вениамин Шехтман - Инклюз

Нащупав ствол руками, я определил, где находятся нижние ветки и, подталкиваемый и поддерживаемый Зулебом, принялся карабкаться по акации, не видя ее, но чувствуя, как шипы рвут мои манжеты и цепляются за панталоны.

Дерево по мере моего подъема становилось тоньше, ствол начал раскачиваться. Заподозрив, что падение с невидимого дерева может принести те же увечья, что и падение с дерева обыкновенного, я стал осторожнее.

Когда, вытянув руку, я обнаружил, что стою на последней ветке способной выдержать мой вес, а выше лишь тонкая верхушка и небеса над ней, мне пришла в голову неприятная мысль: в какую сторону я должен шагнуть чтобы оказаться в пещере, а не на земле со сломанными ногами?

Цепляясь одной рукой за верхушку акации, я принялся шарить вокруг, надеясь, что упомянутые монахом "мраморные ступени" проявятся. Увы, надлежало быть решительным и довериться истинности слов святого Бертольда. Глубоко вздохнув, я отпустил руки и сделал шаг в пустоту, готовый сгруппироваться и покатиться, едва мои ноги коснуться земли.

Так я и сделал. Но ноги мои коснулись не щебнистой почвы, а полированного мрамора. Комичный должно быть был у меня вид, когда я катился по гладким плитам, на которые даже не рухнул откуда-то сверху, а ступил ровно с той высоты, с какой всегда ступает идущий человек.

Я открыл глаза. Чудо состоялось, вокруг была пещера и я ее видел. Она не впечатлила меня так, как святого Бертольда. Здесь было довольно тесно, а свет, падавший через щели в каменном своде, тускловатый и словно свечной, позволял видеть, что помещение, если и было обитаемым, то давно. Несмотря на то, что ни пыль, ни грязь не скопились на убранстве и утвари, человеческого дыхания тут явно не хватало.

Зато сразу делалось понятно, что долго искать реликвию не придется. В пещере был только стол, два карла, длинная лавка, плетеный из лозы сундук и ларец. Вероятно, кедровый, но лак на нем так почернел от времени, что рисунок дерева совершенно не проглядывался.

Машинально обтерев руки платком, я склонился перед ларцом и с немалым трепетом приподнял крышку. С трудом провернулись бронзовые петли, крышка распахнулась, и я смог заглянуть внутрь ларца. Дыхание, которое я от волнения задержал, склонившись над вместилищем реликвии, с шумом восстановилось. Ларец был пуст.

Оторопело помотав головой, я заглянул в плетеный сундук. Там тоже ничего не было. Даже каких-нибудь крошек или дохлых мышей — совсем ничего. Полагаю, весть, которую я принесу брату Ожье, поставит его в тупик. Бедолага кармелит!

Брата Ожье мое сообщение так ошарашило, что сперва он просто отказался мне поверить. Я отнес его дерзость на счет нервического самочувствия и подтвердил, что все обстоит именно так: ларец на месте, пеленки — как ни бывало.

Кармелит погрузился в тягостное молчание. Мы расселись по своим местам в лодке, и я приналег на весла. Как бы там ни было, а продлевать свое отсутствие в Акко, сверх необходимого, резонов у меня не было. Устав от интенсивной гребли, я ненадолго уложил весла вдоль бортов и стал встряхивать руками и крутить поясницей, чтобы снять напряжение. Во время одного из поворотов я заметил на берегу любопытную фигуру.

— Кто это, Зулеб?

— Какой-то старик-монах, — Человек, подпрыгивающий у кромки воды, явно не слишком занимал Зулеба. Должно быть, он никогда его раньше не видел. О себе я такого сказать не могу, поскольку опознал в человеке ни кого иного, как брата Луи — патриарха молчальника босых кармелитов. Когда я обратил на него внимание брата Ожье, тот несколько оживился и попросил меня скорее причалить к берегу. Напрягши спину, я выполнил его просьбу.

Брат Луи, стоя обутыми в сандалии ногами в воде, кричал сиплым голосом человека отвыкшего от речи:

— Вы привезли ее?

Весть о том, что реликвия исчезла, его опечалила, но не удивила.

— Так я и знал. Бог да проклянет этих интриганов! Пречистая дева да отвратит от них свой лик! Сатана во всей мерзости своей да выпотрошит их черева, а турецкие нехристи да оскопят их своими желтыми ногтями!

Старик, похоже, долго сдерживал свои ругательские таланты и теперь дал им выход.

— Да отсохнут их уды и ятра, и да прольются их глаза на землю гнойными каплями! Проклинаю их самое и породивших их, и труды их, и дни, и след каждого из них, и пищу его, соль его, и огонь его! Паки и паки проклинаю их, да пожрут их Белиал и Астарот!

На этом месте старец, сообразив, до чего он договорился, захлопнул себе руками рот.

— Поаккуратнее, — буркнул Зулеб. — С такими именами не шутят.

А брат Ожье, весь побелевший, с проступившими на висках жилами (так старался он держать себя в руках) холодно попросил:

— Брат Луи, расскажите нам, что вам известно о пропаже реликвии, почему вы здесь и почему нарушили обет молчания?

Старец прополоскал рот озерной водой, и, собираясь с мыслями, пригладил мокрой ладонью редкий пух вокруг тонзуры. Или лысины, в таком возрасте ей уже приличествует быть.

— Это все Камилл, проклятье ему, — голос старика стал глуховат, словно он был не совсем уверен в своих словах. — На заседании Капитула он обронил, что только общая беда сплотит сейчас орден.

— Это было до предсказания одержимой? — поинтересовался я.

— До. И сказать по правде, думаю, не было никакого предсказания. Все рассказы о нем идут от Камилла или близких к нему братьев. Придумал он это, а потом подстроил пропажу. Но такие штуки с реликвиями с рук не сходят! — старик почти визжал, потрясая тощим, как птичья лапка, кулаком.

— Странная версия, — я пожал плечами. — К чему ему тогда обращаться ко мне за помощью? Потянул бы время, сплотил орден, а потом бы реликвия "нашлась".

Пряча глаза, старик ответил:

— Вас должны были убить. Такая трагедия! Спаситель реликвии не добрался до цели, где нам искать нового!? Он был таким любопытным и доброжелательным, хотел помочь ордену, мир его праху!

— Абсурд! — слова старца возмутили меня. — Не верю, что кто-то из братьев, включая Камилла, пошел бы на убийство! Пусть я не знаю его, но я разбираюсь в людях!

— О, нет, — выставил перед собой ладони старик, — конечно, Камилл не стал бы брать на душу такой грех! Думаю, он полагал, что вас убьет совсем другой человек и по другому поводу.

— Да кто же!?

— Он, — брат Луи указал куда-то в прибрежные кусты.

Тут же Зулеб сорвался с места и раньше, чем я успел понять, на что указывает старый монах, ворвался в заросли, откуда тут же донесся крик и звуки ударов.

Через минуту Зулеб бросил к нашим ногам моего слугу Абих Мамеда.

— Абих? — я склонился над оглушенным телом и приложил руку к тому месту на шее, где в такт ударам сердца пульсирует жилка. Удары были редкими, но сильными, из чего следовало, что Абих жив и лишь оглушен, да и то скоро очнется.