Роберт Асприн - За далью волн

— Го.., сударь, — пролепетал Корс Кант, когда к нему вернулся дар речи.

— Нужно кое о чем побеседовать. Ланселота и Кея там не было, а ты, похоже, кое о чем умолчал.

Нет, не на плече у барда сидел паук. Он перебрался в желудок и принялся там плести ловчую сеть. Корсу Канту ужасно не хотелось никому рассказывать о шибболах, а особенно — Артусу Dux Bellorum, полководцу, создателю империи, защитнику Британии.

Артус встал и знаком велел Корсу Канту идти за ним. Следом за бардом триклиний покинул король Меровий. Взгляд его спокойных серых глаз и загадочная улыбка держали юношу так крепко, что ему и в голову не пришло бы удрать. Они пересекли пиршественный зал, нырнули за большой гобелен, и оказались в коридоре, о существовании которого Корс Кант и не догадывался.

Они пошли налево, потом направо, миновали дубовую дверь, затем — занавес, за которым коридор извивался между другими помещениями дворца. Наконец они оказались в небольшом кабинете, от пола до потолка заваленном свитками пергамента, манускриптами, картами, какими-то приборами — скорее всего, географическими. Еще Корс Кант увидел макет понтонного моста через реку Блайдлвид. Артус уселся за стол красного дерева, но прятать карты и макеты не стал.

— Силком я из тебя твоей тайны тянуть не стану, — заверил он барда.

— I tego arcana Dei, — произнес Меровий еле слышно.

— И все же одного кусочка в головоломке мне недостает.

— Да?

Корс Кант отшатнулся. Ему так не хотелось делиться с Dux BeIIorum ни одним из тех сокровищ, что он повидал во время своего подземного странствия.

Артус сложил руки «домиком», положил гладковыбритый подбородок на кончики пальцев.

— Я желаю увидеть тот свиток, что ты добыл в подземельях Харлека. Он может быть.., священной реликвией.

Корс Кант ахнул. Свиток! Он пронес его сквозь сражения, он плыл с ним по морю! Но он забыл о нем, как только вошел в ворота Каэр Камланна, и вспомнил только сейчас, когда о свитке заговорил Артус, — договорил так, словно бард и должен был вынести этот свиток из тьмы на свет и теперь развернуть перед двумя людьми, повелителями этого мира.

Юноше казалось, будто здесь, в этой тесной комнате, собирается гроза. Дрожа, он вытянул из рукава рубахи цилиндр со свитком и положил на стол перед Артусом.

Артус развязал шнурок, стягивавший свиток и придержал верхний край. Меровий спокойно, обыденно развернул пергамент. Глядя через плечо Артуса, король стал читать написанное в свитке, не шевеля губами. В какое-то мгновение брови Меровия выгнулись дугой, Артус сохранял бесстрастие.

Корс Кант вытягивал шею, но не мог прочесть т слова оттуда, где стоял. Ему казалось, что на пергаменте — что-то вроде карты. Вертикальные и горизонтальные линии соединяли слова. Нет, то была не карта. Скорее, генеалогическое древо.

Бард оторвал глаза от пергамента и увидел, что на него смотрит Меровий.

Корс Кант зарделся.

— Прошу простить меня, государь. Мне не следовало подсматривать.

— Этот свиток принадлежит тебе, сын мой. Нас интересовало только то, что в нем написано. Боюсь… — и Меровий умолк, полуприкрыв глаза.

В раздумьях он удалился прочь — наверное, очень далеко… Быть может, в Иерусалим, а быть может, и в Армагеддон, на многие века вперед. Губы его были крепко сжаты. Корс Кант поежился. Еще никогда ему не приходилось видеть короля таким суровым, безжалостным.

Меровий опустил голову. Пряди длинных черных волос упали ему на лицо, спрятали горящие глаза, полные неприкрытой жажды власти. Он протянул левую руку, коснулся пергамента…

«Этот голос, — в отчаянии думал Корс Кант. — Этот его проклятый голос, что все время звучит у меня в ушах! Он сказал, что свиток принадлежит мне? Да, ведь я нашел его, я взял его из руки мертвого принца там, в каменной гробнице!» Корс Кант робко шагнул к столу. Артус почувствовал неладное. Внешне он не выдал волнения, однако явно был готов ко всему.

И вдруг Меровий улыбнулся и покачал головой. Отступил на шаг, прикрыл глаза, отпустил свиток, и тот сам собой свернулся.

— Я был прав, что так страшился! — сказал он. — Это откровение не для меня. Оно было дано тебе, сын мой, но чьей рукой — этого я никогда не узнаю. Разверни свиток, прочти его и скажи мне, что ты прочел.

Корс Кант шумно, судорожно выдохнул. Собравшись с духом, шагнул к столу, пододвинул свиток к себе и расправил пергамент.

«Свиток. Думай только о свитке, как подобает друиду…» Перед взором Корса Канта действительно предстала чья-то родословная, где имена соединяли линии. Бард насчитал двадцать один ряд имен. Некоторые ряды обрывались — то ли из-за того, что кто-то в этом роду умирал бездетным, то ли из-за того, что этот род не интересовал составителя родословной.

«Составителей было несколько», — понял Корс Кант, рассмотрев строчки, написанные разным почерком. Нижние строки были писаны по-латыни, верхние — на языке Лангедока, но и там порой встречались латинские варианты имен.

В правом верхнем углу Корс Кант обнаружил имя «Меровий-Меровиус». Оно было обведено рамкой, как и все прочие мужские имена этого рода в семи предыдущих поколениях. Род, предшествующий роду Меровия, содержал большое число мужских и женских имен.

— Это ты, государь? — спросил Корс Кант.

— Моего отца звали Морус, а мою мать — Джульетта, — отвечал Меровий, не глядя в пергамент.

— Гм. Вот он, Морус, прямо под тобою, но твою мать тут зовут Жоли. Ее так называли? Король пожал плечами.

— Увы, мне не суждено было повстречаться с нею. Она умерла, рожая меня.

— А как звали твоих прапредков?

— Отцом моего отца был Робер д'Альпин, а дедом по материнской линии — Робер Гранне, прозванный Рупертусом Фиделиусом после того, как он изгнал Алариха и его вестготов из Острезии. Увы, деду не удалось убить самого Алариха, и потому через десять лет вестготы снова пошли на Рим, захватили его и удерживали трое суток.

— Государь, это ты. Это твоя родословная. — Корс Кант смотрел на Меровия, а тот вдруг смертельно побледнел и вцепился пальцами в крышку стола. Dux BeIIorum не глядел ни на барда, ни на короля.

Меровий заговорил негромко, и голос его вибрировал, звучал гулко, отстранение.

— Магистр-бард, прошу тебя, прочти мою родословную, весь перечень моих предков-монархов, и скажи мне, кто значится в самом начале.

Корс Кант прокашлялся и принялся разбирать имена, написанные витиеватым почерком.

— Морус, Робер д'Альпин, Этьен д'Альпин… — Чем дальше он читал, тем труднее становилось разбирать имена. Тут стерлись чернила, там упала клякса… Но вот юноша добрался до конца. — Симон Больший, Симон Меньший, и… — бард запнулся, поднес пергамент к светильнику, не веря своим глазам.

— И? — поторопил его Меровий.

— И… Иисус, через свою супругу, Марию Магдалину… Корс Кант уставился на Меровия, а тот хранил хладнокровие, но явно торжествовал.