Норман Хьюз - Тень единорога

— Понятно… — Соня вспоминает то видение, что сплела для них Мхаири сегодня вечером. Там тоже был снег. Зимний заснеженный лес. И еще тогда он показался ей каким-то нереальным, словно увиденный восторженными глазами ребенка. — А ты хоть раз видела снег по-настоящему?

Мхаири качает головой. В отблесках костра заметны слезы, что блестят у нее на глазах.

— Нет, никогда, но я так мечтала его увидеть! Именно поэтому я убежала в дороге, когда князь отправился в Замору. Я подумала, что оттуда до снежных краев куда ближе, и однажды ночью просто вылезла в окно на постоялом дворе и… к сожалению, оказалось, что снега нет и здесь тоже. Вместо этого я встретила циркачей. Они быстро оценили, на что я способна, потому что когда я сбежала, у меня совсем не было денег, и я пыталась заработать на хлеб в городе, показывая простенькие иллюзии. Тогда-то они и заманили меня с собой, пообещав кров, сытную еду и защиту. А также сказали, что мы непременно, очень скоро попадем на север, туда где снег…

А вместо этого… двинулись на юг. Понятно, что хозяин балагана не собирался менять свои планы ради какой-то глупой девчонки.

— И долго ты путешествовала с ними?

— Не знаю точно. Около трех седмиц, наверное. Мы выступали каждый вечер. Я им говорила, что мне нельзя так часто, что мне нужен отдых, но они пригрозили, что не будут кормить… Или еще хуже, бросят посреди дороги, чтобы я умерла от холода и голода. Или чтобы меня подобрали бродячие торговцы рабами… — Девочку вновь начинает бить крупная дрожь, и она поплотнее закутывается в одеяло. — Я стала очень сильно уставать. Так тяжело плести грезы каждый вечер… Мне было страшно, что рано или поздно я уйду так далеко, что уже не смогу вернуться… но до сих пор всегда удавалось отыскать дорогу назад. А сегодня…

Да, сегодня оказалось, что бояться девочке надо было совсем иного…

— Теперь ты можешь забыть эту историю, как страшный сон. Скоро ты вернешься домой, и все будет хорошо.

Но вместо радости на лице девчушки отражается смертная тоска и страх.

Страх дрожит на донышке темно-синих глаз, плещется там стайкой серебристых рыбок, и хотя Соня пару минут назад мысленно дала себе зарок не вмешиваться в это дело, не проявлять никакого сочувствия и не позволять эмоциям брать над собой верх, не удержавшись, она все же восклицает:

— Да что с тобой такое? Ты боишься возвращаться? Боишься, что тебя накажут за побег?

— Нет, не накажут, — Мхаири вздыхает так горестно, что и у самого жестокосердного человека должно быть, душа разорвалась бы напополам, услышь он ее в этот миг. — Князь Тхевани никогда никого не наказывает, к тому же, думаю, он будет слишком рад моему возвращению, чтобы обойтись со мной сурово. Нет, просто я вернусь — и все пойдет… как обычно.

— Он тоже заставляет тебя плести иллюзии?

— Да, конечно, этому меня и учили с самого раннего возраста. Думаю, именно ради этого дара его люди в свое время похитили меня. — Мхаири молчит, словно собираясь с силами, затем обречено выпаливает: — Конечно, он не так глуп, как эти циркачи, он не заставляет перетруждать свои силы но он… — Внезапно Мхаири замолкает.

Соня ждет продолжения, ждет долго, но ничего не следует, девочка осеклась на полуслове и лишь молча пялится в огонь, явно не собираясь говорить ничего больше. Воительница сперва хочет расспросить ее поподробнее, затем со вздохом отказывается от этой мысли.

Какое ей дело, в конце концов, и до этой девчонки, и до ее хозяина? Вряд ли он был очень хорошим человеком, но, скорее всего, не был и чрезмерно жесток. По крайней мере, девочка не выглядит ни больной, ни изможденной. Она хорошо одета и ухожена. Немногие дети ее возраста могут похвастать тем же самым.

Увы, но в этом мире едва ли можно сыскать человека, у которого не было бы своих проблем, своих жалоб на жизнь, и тягот, которые ему лично кажется невыносимыми. На поверку, они отнюдь таковыми не являются, и каким бы сильным ни было желание собственноручно решить все проблемы окружающих, утереть слезы каждому обиженному ребенку, восстановить попранное равновесие, увы, но чаще всего это невозможно. Люди обречены на страдания, — так уж устроен мир! — и если кто и способен им помочь, так это лишь они сами. Если же они этого не могут, то пусть с достоинством и смирением принимают свою судьбу. Так говорит себе Соня, пусть и без особой убежденности, и больше не трогает беловолосую девочку, которая, ежась, сидит у костра, завернувшись в тонкое походное одеяло.

Воительница не решается заснуть, опасаясь, как бы глупая девчонка не вздумала сбежать, и потому, даже когда отдается во власть легкой дремы, все равно остается начеку. Но Мхаири мирно засыпает, положив голову на одну из седельных сумок, и спит до самого утра, пока лучи солнца не начинают щекотать ее лицо, а птичьи стаи, встречая рассвет, не пробуждают ее своими трелями.

Они вновь отправляются в путь. Соня подчеркнуто неразговорчива с девчонкой и даже немного грубовата. Если бы ей пришла охота проанализировать собственные чувства и поступки, возможно, она поняла бы, что за внешней резкостью пытается скрыть свое нежелание привязаться к этому очаровательному хрупкому существу, так нуждающемуся в ее защите. Но наемница менее всего желает оказаться в ситуации, где будет вынуждена, помимо собственной воли, делать выбор между чувствами и долгом… и этот выбор ей заранее не по душе. Впрочем, возможно, она просто устала и не выспалась…

Наскоро позавтракав, они вновь садятся в седло. На дороге народу немного, лишь изредка встречаются крестьяне на своих телегах, да один раз на встречу попадаются трое наемников направляющихся в сторону Лордата. Они провожают взглядом двух всадниц на гнедой лошади, но, по счастью, даже не думают обратиться к ним.

Погони по-прежнему не видно, и ближе к полудню Соня успокаивается окончательно: возможно, хозяин балагана решил, что овчинка не стоит выделки, что беглянки успели уехать достаточно далеко, и нет никого резона тратить время, пытаясь настичь и вернуть Мхаири.

Раз так, то нет особенного смысла подгонять лошадь. Бедняге гнедой и без того приходиться нести двойной груз, и Соня позволят ей перейти на размеренный шаг. К вечеру, рассчитывает воительница, они как раз доберутся до той деревеньки, где она ночевала два дня назад, а уже назавтра смогут вернуться в Келадис. При любом раскладе, она отлично уложится в отведенную ей седмицу, а значит, спокойно сможет потребовать искомое вознаграждение.

С Мхаири за все это время они не обменялись и дюжиной слов. Девочка, насуплено глядит прямо перед собой, и в лице ее Соня узнает то выражение, которое в свое время, лет пятнадцать назад, ее собственная мать именовала дочерним «гирканским» взглядом. Именно, так по ее утверждению, смотрела сама Соня, словно желая заявить всему миру: «Да, вы принудили меня слушаться, но я все равно остаюсь при своем мнении и при первой же возможности сделаю все по-своему…»