Сергей Гжатский - Сага-фэнтези о Синдбаде-мореходе и его друге Ибн-сине

Напрасно прождал весь день Спартак прибытия кораблей. Киликийские пираты так и не приплыли. Они обманули его — предводителя восставших гладиаторов — золото взяли, но сами так и не появились в назначенный день и час. Надежда укрыться с войском за морем от наседавших легионов римлян ушла как вода в песок.

Предстояло решительное сражение, которое определит судьбу всей войны. Вчера на рассвете он самолично допросил взятого в плен декуриона, который спешил из Брундизия к Крассу с сообщением от Лукулла. Тот со своим войском уже прибыл в порт на кораблях и собирался вскоре выступить против гладиаторов, о чём и извещал через гонца претора Сицилии.

Таким образом, в то время как перед войском Спартака стоял Марк Красс, а Гней Помпей угрожал ему с правого фланга, уже двинув легионы в Самний, Лукулл оказался в тылу восставших.

Глядя на пустынные прибрежные воды, Спартак тяжело вздохнул: что ж, ничего не поделаешь, знать судьба! Несмотря на то, что силы слишком неравны — пятьдесят тысяч против девяноста — ему всё-таки придётся дать римлянам последний бой. Он поставил перед войском задачу уничтожить легионы Красса, а затем разбить и Помпея, тогда Лукулл будет не страшен восставшим… Или же

все они погибнут в бою, как подобает храбрым воинам!

Выполняя задуманный план, завтра они снимутся с лагеря, перейдут вброд реку Брадан и направятся к Потелии. Как-то решится их судьба? Одни боги знают, но они предпочитают не общаться со смертными…

Спартак оглянулся на сопровождавших его соратников: нумидийца Висбальда — начальника одиннадцатого легиона, галла Арторикса, Граника, Мамилия, юного красавца Теулопика, начальника девятого легиона македонянина Эростена, сестру Мирцу, двух братьев-близнецов Ацилия и Аквилия, сыновей Либедия — управителя тускуланской виллы Валерии и других…

Лица гладиаторов были угрюмы и сосредоточены, но не растерянны. Ни один из боевых товарищей не выказывал страха, ни тайного, ни явного. Это положительный знак. Значит, в предстоящем сражении при Брадане, он может полностью доверять им, как это случалось не раз.

Спартак снова осмотрел далёкий горизонт из-под ладони. Там, где вечерний небосклон сливался с лазурью морской глади, по-прежнему было пусто. Только у берега колыхалось десятка два рыбачьих лодок. Местные жители выгружали дневной улов, собираясь передать его войску гладиаторов.

Прекрасный вороной нумидийский конь под Спартаком внезапно всхрапнул и заплясал над обрывом на краю дюны, вздымая тонкими точёными ногами фонтаны песка. Фракиец натянул поводья и, взъерошив коню холку, склонился и что-то шепнул на ухо. Жеребец угомонился, не переставая, однако беспокойно прядать ушами на каждый металлический лязг оружия и доспехов.

Вдруг Спартак встрепенулся и указал рукой в море:

— Парус!

— Неужели корабли пиратов? — обрадовалась за его спиной Мирца.

Однако радость её оказалась недолгой. На рейде возле берега встал лишь один корабль. Несмотря на сгустившиеся сумерки, Спартак хорошо рассмотрел очертания судна и вымпел на мачте, и радостно прошептал:

— Синдбад, друг!

Он развернул коня и, махнув в сторону загорающихся на побережье костров, приказал:

— Возвращаемся в лагерь!

Кавалькада сорвалась с места и, вздымая песчаные тучи, скатилась с дюны в долину, где среди оливковых рощ, раскинулась армия восставших рабов.

* * *

Скоро полночь, но Синдбад не ложился. Он неслышно прогуливался по палубе, держа в одной руке обнажённую саблю, а в другой — потайной фонарь, и время от времени пристально вглядывался в близкий берег, окутанный ночной мглой.

"Ничего не видно, хоть глаз коли! — пробормотал прославленный мореход и с надеждой посмотрел вверх над головой. Но небо как назло заволокло сплошной пеленой облаков. Ни луны, ни звёзд! Синдбад прошёл на корму. Отсюда лагерь Спартака был виден как на ладони. Войско, надо думать, спало крепким сном, согреваясь от ночной прохлады огнём тысяч и тысяч костров.

Пару часов назад от Спартака прибыл гонец с известием. Он с поклоном передал Синдбаду дощечку с начертанным посланием на греческом языке. Вождь армии восставших гладиаторов и рабов предупреждал своего друга о намерении посетить его корабль для важной беседы. Но этот визит должен был оставаться в глубокой тайне для всех…

С той поры Синдбад ни на секунду не сомкнул глаз. Он с нетерпением дожидался встречи с легендарным человеком, чьё имя заставляло трепетать Рим и которого он по-праву мог называть своим другом. Они были знакомы уже несколько лет. С того самого часа, как Спартак поднял восстание.

Узнав об этом, Синдбад, человек передовых взглядов, а потому ярый ненавистник рабовладельческих отношений, первым взялся тайно снабжать гладиаторов золотом и оружием. Так они и подружились со Спартаком. В редких откровенных беседах друзья сознавались друг другу, что дело искоренения рабства и освобождения рабов, которому они служат, всё-таки ещё слишком преждевременно. Одним восстанием рабовладельческий строй не свалить. Оно рано или поздно закончится ужасным поражением. Такой исход предопределён закономерностью исторического процесса…

— Ну и пусть так! — рычал в ярости Спартак, — Зато я сам и мои гладиаторы, а за восемнадцать лет до нас и Эвной с рабами Сицилии — все мы вкусили воздух истинной свободы! А ради этого и жизни не жалко!

Вдруг с моря до Синдбада донёсся еле слышный скрип уключин и лёгкий всплеск вёсел. На фоне спокойных волн появился едва различимый силуэт рыбацкого судна. Барка быстро приближалась к кораблю. Синдбад подошёл к борту, поднял фонарь и просигналил гостям условным знаком. Затем спустил за борт пеньковый трап и стал терпеливо дожидаться.

Свою команду он ещё засветло услал в общий кубрик, наказав отдыхать и носу на палубе без его разрешения не показывать. Вымуштрованным матросам такие приказы отдавались не впервой, поэтому все безропотно подчинились капитану, не задавая лишних вопросов. К тому же экипаж души не чаял в своём хозяине, который как никто из судовладельцев был не только добр и справедлив, но и весьма щедр в оплате их услуг.

Барка тем временем причалила к кораблю, глухо стукнувшись о борт. Синдбад кинул вниз швартовый конец и попытался рассмотреть гостей. Но темнота надёжно скрывала лица. В лодке можно было различить одни лишь человеческие силуэты; он насчитал их десятка два, не меньше.

Трап задрожал, по нему кто-то поднимался. Спустя мгновение над бортом показалась курчавая голова нубийца — одного из телохранителей Спартака. На чёрном лице выделялись лишь белки глаз, которые с настороженностью обшарили пустую палубу и в конце остановились на капитане. Узнав Синдбада, телохранитель расплылся в молчаливой улыбке, одним махом перескочил через борт и встал возле трапа напротив капитана с обнажённым мечом в руке.