Ахэнне - Принцип подобия

Мир Восстановленный служит Эсколеру. Эсколер служит Виндикару, а Виндикар — Вербене. И Целест тоже служит Вербене.

— Проклятый указ. Прежде было лучше — мы сражались с одержимыми, а не волокли в Цитадель. Честный поединок, а не истязание… — он поджал губы, а в глазах мелькнули золотые кошачьи искры, — Народ превозносит разных там благородных рыцарей и героев-спасителей, но не палачей. О да, моя сестрица права. Чего нельзя сказать о Совете.

— Не нам решать, — и Рони зашагал вдоль гранитовых и позолоченных заборов, постепенно полумрак проглатывал его.

Целест подмигнул Вербене-рекламе. Законное-незаконное воздействие — без гипноза и прочих "мистиковых штучек", так? Мозги — под толстой костью черепа, а шрамы заметны на коже.

Из-за редких туч выглянула луна, желтоватая и какая-то болезненная. Вербена красивее, решил Целест.

Она — икона, что вернет веру в праведность Гомеопатов и бойцов-Магнитов? Символично.

Глупо (а Рони поддакивал бы Элоизе, хоть прикажи она мяукать с крыши здания Сената), но символично.

— Пора домой, — догнал он мистика, подсчитывая: через час-полтора доберутся до Цитадели, можно поймать мобиль — тогда быстрее, но пока нет дождя, Целест предпочитал прогуляться. Он надеялся помимо сестры повидать и мать, однако Ребекка Альена сопровождала мужа на очередном официальном приеме. Кроме того, Ребекка несколько раз *убедительно просила* Целеста "приходить без сопровождения… своего друга".

Тем лучше, что их не застали дома. А время… август прохладен, но ласков, и город полнится самоцветами огней и впечатлений. Не потеряют их в Цитадели за лишние полчаса.

В расчетах он ошибся.

Техника Мира Восстановленного — во всяком случае, в крупных городах, — сравнялась с той, что была до эпидемии, а порой владельцы фабрик и заводов доказывали в Сенате, потрясая платиновыми перстнями, что опередили и обогнали старый мир. Вот только применение изменилось — например, привилегия быстрой связи оказалась у Гомеопатов.

Резкий визг — Рони всегда сравнивал его с визгом поросенка, которого обрекли стать колбасой, — прервал их. Целест подначивал напарника насчет Элоизы, Рони традиционно пожимал плечами, но тревога напомнила о том, кто они.

— Около Белого ручья. Улица Новем, — встряхнул брелок Целест. Змеиные зрачки и координатная сеть ощутимо жгли запястье.

— Там дома. Жилые, — уточнил Рони зачем-то, на самом деле высматривал ближайший мобиль. Если владелец не захочет отдать Магнитам добровольно, допускается краткосрочный гипноз. Устав, параграф восемьдесят два дробь шесть. — Неужели никого дежурных поближе?

— Должны быть. Тиберий с Иллиром вроде, — припомнил Целест; он выскочил на проезжую часть и размахивал нудно пиликающим брелком. Почти тут же затормозил длинный пурпурный мобиль — сигнал тревоги знаком не только Магнитам, но и простым гражданам. Или тот, кто сидел за рулем, просто не решился размазать Целеста по асфальту.

— Не справляются, значит, — Рони пронаблюдал, как Целест за шкирку выкинул владельца мобиля — невысокого и какого-то смазливого, словно фарфоровая кукла с яркими губами и волосами из желтых шелковых нитей, паренька; тот шипел и потрясал затянутыми в серый бархат кулаками, но мобиль уступил.

"Дополнительная причина недолюбливать Магнитов", — подумал Рони.

В салоне крепко пахло сиренью. Целест выжал максимум, а мотор был хорош, улицы и фонари закрутились, почему-то напомнив Рони шоколадный коктейль с вкраплениями разноцветных капель-мармелада.

"Я еду убивать, а думаю о мармеладе…" — он потер щеку. Он забыл пристегнуться, и теперь вцепился в скользкое лакированное сидение до побелелых ногтей.

— Не убивать, а выполнять долг. И незачем думать вслух. Это тебе нет разницы, пользуется собеседник языком или нет, а не окружающим, — Целест резко повернул налево, подрезал сразу двоих. Вслед полетела отборная брань. Он помахал из окна, демонстрируя свой визгливый универсальный пропуск.

Брань, пожалуй, стихла — почти стихла. Выражения изменились — точно.

"Но "ублюдок мутированный" звучит не лучше простого "куда прешь, болван".

Улица Новем, что у Белого ручья, более всего напоминала задний двор. Одна из первых в Виндикаре, застраивалась она стихийно, а кровью в ее тощих жилах была вода. Каждый норовил поставить дом поближе к холодному чистому источнику — вроде бы, подземному: Белый ручей не вытекал из реки и не впадал в нее; дома напоминали кур у поилки — кур облезлых и тощих; как и хозяева, они ссорились из-за удобного места, возвышения, узких мостиков и чахлых кустов. Бедняцкие хижины в два, редко три этажа — каждый забит под завязку, давно облупились, выставив напоказ уродливые кирпичные шрамы. В криво огороженных дворах висело белье и играли чумазые ребятишки. Власти Виндикара уже лет десять собирались облагородить улицу Новем, однако все проекты благополучно засыпали под сукном.

Может быть, теперь займутся, — подумалось Целесту. Они ворвались в смрадный туман — смесь нечистот, прогорклого рыбьего жира и моченых яблок, бурый и плотный, как болотные испарения. Рони даже отпустил свое сидение и зажал нос.

— Магнитов-то зачем вызвали? — зафыркал Целест. — У них канализацию прорвало…

Мобиль едва протискивался между домов-"кур". Скоро придется бросить, а далее бежать на своих двоих. Целест покосился на Рони: неважный спринтер. Хорошо бы "клиент" не оказался в каком-нибудь недоступном тупике…

— Одержимый травит, — Рони подумал о том же, вздохнул, — Либо иллюзия.

— Вычислить никак?

— Ты ведь знаешь — "психи" сильнее мистиков. До призыва.

Мобиль подцепил закругленным носом связку развешенного белья, и сочно плюхнулся в огромную лужу — по окна. Лужа, кажется, не высыхала со времен первой эпидемии.

— Вылезаем, — объявил Целест. Круглое лицо Рони вытянулось, и Целест счел нужным ободрить напарника: — Я слышу крики и вроде… недалеко.

Они вымазались в грязи и едва не заблудились среди одинаковых, как кротовьи норы, лачуг и вонючего тумана. Людей по пути не попадалось, неудивительно — от одержимого или бегут, или… не успевают.

"Крики", сказал Целест. И ошибся.

На пустыре, зажатом свалкой, ручьем и дикими колючками, творилось действо. Именно так — действо. Обитатели улицы Новем решили присягнуть на верность самозваному правителю, а то и божеству. Мужчины, женщины, старики и дети застыли в коленопреклонной позе перед ядовитым "святым" — косматым парнем, типичным работягой с низким лбом и мощными руками. Парень был плотью от плоти улицы Новем — и ее безумием. Люди нечленораздельно подвывали, выражая покорность одержимому. Монотонный гул перемежался всхлипами.

— Теперь проще определить, а? — заметил Целест. Никто не помешал им подойти ближе, ступая чуть не по головам или откляченным задам. Казалось, они развалятся комьями протоплазмы, словно трухлявые грибы, стоит толкнуть посильнее.