Ахэнне - Принцип подобия

В иной ситуации, Целест жалел бы его — Кассиус определенно не "тянул" на Владыку. Придумал ли он многоходовую шахматную партию — устранить Верховного Сенатора, перетянуть на свою сторону Гомеопатов, стать единоличным хозяином Империи… императором, что ли? На заре Эсколера — были именно императоры, люди решительные и жестокие; они тогда ограничили власть Гомеопатов — не без репрессий, окровавленных колов на площади с нанизанными зефиром на палочке, мятежниками — мутантами ли, простыми ли смертными. Потом — отхлынуло, успокоилось. Триэнов за жестокость осуждали. Альена слыли скорее хранителями — минимум казней, минимум смертей. Мир Восстановленный — наше достояние, ибо построен на костях.

На многих слоях костей. Так в мел превращались доисторические моллюски.

Но Кассиус слабоват для эдакого тираннозавра-рекса из глубины веков. Тогда — кто? Целест повторил жест — только пальцем дотянуться до лба не мог, дзенькнул натянутой цепью, потерся о блестящие хромом звенья.

"…Не Эл — точно. Неужели — приятели Тао и Авис? Главный вынюхиватель и самозваный Нострадамус", — древнее имя выплыло в памяти, словно пузырек в озере, — "…В шахматисты годятся".

Какая разница. Решать — Кассиусу.

— Говори, — повторил Владыка, и закусил жирную розовую губу.

"Сам напросился".

Встать Целесту удалось со второй попытки — болела раненная по старому шраму голень, в животе расплывалась дрожащая гематома, заморозка перехватывала дыхание; ерунда вроде — и похлеще одержимые отделывали, но нейтрасеть сил не прибавляла.

— Можно мне воды? — попросил он. Стражи переглянулись, но Кассиус кивнул. Целесту притащили жестяную кружку с пахнущей йодом водой. Он выхлебал все одним глотком.

— Спасибо, Касси.

Замахнулся палкой белесый — но не ударил. Фамильярное "Касси" отрикошетило недовольным гулом. Целест подумал об улье — как насчет пчел-убийц из Южных Пределов?

"Касси все равно Касси. Не дождется — Владыка, тоже мне".

— Я не убивал, — предсказуемо начал Целест. Гул усилился — можно было распознать отдельные голоса, или вообразить вибрацию хрупких слюдяных крыльев, темные лапки цепляются друг за друга, а каждое полосатое брюшко таращится жалом.

Ядовитым, очень ядовитым.

Целесту нравились жала и яд. В конце концов, разве сам он не был — Магнитом-осой, лезвия и капли отравы?

— Я не убивал, — повторил он, — Эл меня оправдывала, — в глаза залезли отросшие волосы, Целест дунул, чтобы прогнать их, — И зря, потому что все эти обвинения — собачье дерьмо.

Жужжание превратилось в визг. Просвистело над ухом и крякнуло об стену тухлое яйцо. Целест шмыгнул носом.

— Собачье дерьмо. И пахнет как ваша тухлятина, ага. Мне никто не верит, потому что… ну, я правда не особо-то ладил с отцом, — голос сорвался на противного "петуха". Целест даже смолк, прислушался к выкрикам — "четвертовать!", "избить до смерти!" и банальным "голову с плеч!", — Но я собирался уйти сам. В конце концов, Амбивалента можно нейтрализовать и без Объединения… наверное. И уж тем более — без меня. А еще потому, что я не такой уж герой, и после того, как по носу щелкнули — решил заботиться только о тех, кто мне правда дорог. Таких людей несколько, но ма… Ребекку и Эл…оизу все равно не уговорил бы уходить. Я выбрал Вербену и Рони.

Пожал плечами.

Вытряхнуть душу — на весь Виндикар. Когда-то исповедью называлось, только с глазу на глаз — грешник и священник.

"Грешник? Может быть. Убийца, палач и выродок. Но не отцеубийца".

Рони смотрел куда-то в сторону, то ли сканировал мысли толпы, то ли подсчитывал дохлых кошек и гнилые томаты. У Целеста болела и чесалась голень, и тянуло поскорее покончить с этим — исповедь так исповедь, он не скрывает ничего.

— Меня подставили, — сказал он. — Ты подставил. Ты, Касси.

Владыка часто и тяжело дышал, повел плечами — напоминая бабочку на игле коллекционера, еще живую бабочку. Авис мотнул носом, и Кассиус вскочил:

— Довольно! Довольно лжи. Мятежник, преступник и… я выношу тебе приговор.

"Мы двое, и ты казнишь меня. Но это — не победа", — Целест улыбнулся открыто и радостно — солнечное утро и впереди целое лето, яркое пестро-зеленое лето и рыжая осень после. Его время.

— Благодари Элоизу — ты не будешь убит. Однако, — Кассиус повысил тон, чтобы слова добрались до каждой мыши в норах Цитадели. — По решению суда и Владыки Эсколера, преступник, чья вина доказана ныне будет подвергнут…

"Смерть, здравствуй".

— …мере наказания, имя которой — Печать.

Кассиус запнулся на последнем слоге. В повисшей тишине угадывался — смех, недоумение, отвращение — тоже.

Печать — древний, действительно имперский ритуал. Иначе не скажешь, собственно, наказанием трудно назвать. Применяли его к высокопоставленным бунтовщикам, часто — к женщинам; потом Печать запретили — как чрезмерно жестокую меру наказание.

"Ослышался? Нет, но… зачем, это ведь…" — страх проелозил по внутренностям — скользкий и холодный, как бородавчатая жаба.

"Ослышался?"

В толпе переглядывались.

Элоиза всхлипнула навзрыд — нет, пожалуйста, — но прикусила язык, и смиренно опустила голову; в точности — будто на стекле и с шипом-кинжалом. Гордая, смелая… и покорная, в конечном итоге.

— Правая половина лица преступника будет подвергнута иссечению и прижжена, дабы на веки вечные стать знаком — вот он, чьи деяния — зло. И после свершения ритуала выброшен будет преступник за пределы священного града Виндикара, и заклят отныне путь ему в град Виндикар, и каждому жителю — прикасаться запрещено, а так же всяческую помощь оказывать. Если же смерть постигнет нечестивого, то высший суд. Также, любой в изгнание за преступником последовать может, сам изгнанником становясь…

— Долго учил, Касси? Это из Архива, — проговорил Целест, неспособный пока осознать. А вот поддеть — пожалуйста. Улыбка его полиняла и выветрилась. Кассиус заранее все придумал, недаром же вызубрил судейскую книгу старых императоров. Сам бы не додумался ни до Печати, ни до заумно-пафосных формулировок.

— Последует ли кто за преступником в его изгнание? — Кассиус проигнорировал выпад.

Рони пожал плечами, словно его спрашивали — будет ли он вторую порцию жареной картошки с мясом. Дурацкий вопрос.

— Я. Иероним Тарк.

"Все будет хорошо", продолжал лгать он Целесту. Тот по-лошадиному тряхнул волосами — смешно, а?

"Печать, Рони. Чертова Печать".

"Все будет хорошо".

— Да будет так. Приговор привести в исполнение…

— Стой, — выкрикнул Целест. — Как насчет последнего желания? Ну… в любом случае, я ведь больше не… в общем, я хочу увидеть… попрощаться. Нет. Увидеть. Вербену.

Тао и Авис синхронно сглотнули. Авис сделал движение пальцами, будто открывая бутылку — или сворачивая шею кому-то маленькому, вроде птенца или мыши.