Ахэнне - Virgo Regina

— Стоп, — перебил его Альтаир, взял за руки. Высокомерие рассыпалось, как сухой лист под башмаком. — Ушам не верю, Доминик. Ты предлагаешь бежать от Королевы. Зачем тебе все это?!

Доминик пожал плечами. Он моргал, глаза пересохли от жара. Со стороны смотрелось, будто прячет слезы.

— Я виноват в твоих… неприятностях. Потому хочу тебя вытащить.

Альтаир расхохотался. Захлебывался от металлоидного дыма, смеялся, перекрывая стук шестеренок, он опасно приблизился к краю мостика, балансируя, как гимнаст на канате.

— Черт, — выдавил Альтаир, — Черт. Ты все это время знал, как сбежать. Ты все это время мог схватить за шкирку своего самодовольного любовника и, мать твою, стать свободным… нет, я тебя понимаю. Отчасти. У Гвендолин меня тоже все устраивало, но оттуда не было выхода, мы сидели в конуре не хуже ее дрессированных ящериц. А вы… вы настоящие рабы. Свобода под носом, а вы предпочитаете махать хвостом хозяйке. Знаешь чего скажу? Ты все-таки ничтожество, — он ткнул Доминика указательным пальцем в живот, — Покорная тупая скотина. Не обижайся, это не оскорбление. Твой любовник и все вы — не лучше.

Альтаир вскинул голову назад. Снова расхохотался.

Доминик стоял, полуотвернувшись. Слова царапали, точно горячий воздух. Действительно… он слыхал о контрабандистах давно, но ни разу не приходило в голову сбежать самому.

Им с Тео хорошо и здесь. Когда-то он мечтал всего-навсего о покое; он обрел любовь и мирное счастье. Свобода — словно привидение в старом замке, гремит цепями и будоражит, но никто не сталкивался воочию.

Зачем?

Нет, Доминик не бунтарь.

— Эй, — Альтаир развернул его к себе, — извини. Я не хотел тебя обидеть. Признаться, я действительно вел себя как последняя сволочь. Ты отличный парень, правда. Спасибо тебе за все.

— Ты еще здесь, — напомнил Доминик, — не сбежал.

— В любом случае. За то, что уже сделал. А я сбегу, вот увидишь… главное отвлеки какую-нибудь дочь Королевы на ближайшей мессе.

— Не понадобится отвлекать, — усмехнулся Доминик. Дочери внимали певчим с тем же благоговением, что и Королева. Жаль, Альтаиру не понять…

Он отодвинулся к потайному ходу:

— Я пойду, Альтаир. Этот воздух причиняет боль.

'И не один он', добавил мысленно.

— До свидания. Я сделаю, что смогу.

*

План был прост, не слишком продуман, но другого не приходило в голову; более элегантные и изощренные пусть остаются профессионалам. Собственный недо-побег Доминика произошел спонтанно, выдуманный для Альтаира — висел на волоске и шит белыми нитками. Довольствуйся малым.

Он вызвал Альтаира и, прикрыв глаза, разъяснил, что им следует сделать.

— Тебе нужен мувер и деньги. И покинуть Башню хотя бы с минимальной гарантией безопасности, — Доминик кривовато усмехнулся, вспомнив закованных в бронзу, точно средневековые рыцари-крестоносцы, гвардианов. Доминик предпочитал думать о них как о людях, но уверен не был: двухметровые создание скорее ассоциировались с бронированными машинами, танками в форме гуманоида. — Я не знаю потайных ходов… возможно, кто-нибудь… но не я.

— Предлагаешь ломиться наудачу? — фыркнул Альтаир. На языке висела колкость, однако он сдержался. Рвение третьесортника помочь (без всякой для себя выгоды!) — неразгаданный парадокс; Альтаир не желал рисковать.

— Нет. Я буду твоим заложником.

Альтаир дернул себя за мочку уха. Ослышался? Жертвенность третьесортника… Доминика не поддается элементарному разуму. Альтаир забыл закрыть рот, так и стоял, напоминая голодного птенца.

— Не надо так смотреть, — Доминик морщился, словно от зубной боли; идея не нравилась, храбрецом его назвать трудно, а риск огромный… но желание 'пусть все закончится, пусть Альтаир уйдет, исчезнет, и моя вина будет искуплена' — сильнее.

Он мог бы поговорить с Теодором — тем более, тот уже неделю вьется вокруг точно доктор вокруг смертельно больного, разве не предлагает закутаться в теплый шарф и сидеть дома; Теодор убедил бы — нет никакой вины, Доминик никому ничего не должен. Обозвал бы Альтаира сволочью и эгоистом, разложил по полочкам. Теодор все знает, Теодор спокойный, разумный и потрясающе правильный. Любовь не мешает служить Королеве. Служба не мешает отдаваться страсти по ночам. Как жаль, что Доминика держат цепи прошлого — изгоя, ничтожества и жертвы.

Таков мой жребий, ответил бы Доминик с почти безразличной обреченностью.

Но если Альтаир исчезнет из их жизни, все изменится. Доминик останется рабом до конца жизни, но рабом Самой Королевы — 'рабом божьим', говорили в старину, и то относилось в равной степени к мусорщикам и полководцам.

Чересчур сложно, чтобы объяснить.

— Не надо на меня так смотреть, — повторил Доминик, — Мне тоже не особенно нравится, но… наименее опасно. Не убьют, пока ты будешь держать меня в заложниках, а когда сбежишь… — он пожал плечами, — Только от тебя зависит, сумеешь ли уйти от погони, ее не избегнуть в любом случае.

— Понятно, — Альтаир мотнул дрэдами. И не сдержался: — А если я тебя придушу… случайно?

Лучше бы промолчал. Взгляд Доминика заставил Альтаира отвернуться. Где-то под кожей закололо нечто до ужаса смахивающее на глас совести, а вот этого зверя Альтаир абсолютно не намеревался заводить. Черви в ранах, и те милее.

— Извини. Дурацкая шутка, — буркнул он.

— В пятницу, — продолжал Доминик. — После мессы. У Королевы будет визитер, одна из дочерей. Тебе нужно схватить меня, пройти мимо гвардианов и открыть мувер. Все.

— Звучит просто, будто конфетку съесть, — снова фыркнул Альтаир.

— Нет. Не просто. Возможно, тебя убьют. Возможно, убьют нас обоих, — голос Доминика дрогнул; он подумал о Тео. Простит ли Тео его, если узнает… или не узнает?

Три дня — оставалось ровно три дня до исполнения плана, и Доминику меньше всего хотелось находиться в обществе Альтаира.

— Вот и все. Ты меня понял?

— Вполне. Я сцапаю тебя и выволоку к муверу мимо гвардианов. Там взламываю мувер и валю ко всем чертям. Ты остаешься здесь эдакой несчастной жертвой и плачешь на плече своего любовника. Хэппи-энд.

— Хэппи-энд.

'Надеюсь', подумал Доминик.

…И пошел отсчет. Три дня — забытье, Доминик не думал о Альтаире, о сумасшедшем и самоубийственном плане; в целой колонии, галактике остались только он и Теодор. Немного смахивало на острую стадию простуды. Горячо и полубессознательно — Доминик ничего не видел, он ощущал и запоминал.

Быть может, его последние дни. Быть может.

Страху места не осталось.

Любовь спокойная внезапно разбила скорлупу и разлилась страстью, стеснительный и осторожный Доминик превратился в Доминика безумного, желающего быть с Теодором, каждую секунду. Перехватывал поцелуи посреди мессы, раздевал в келье и мувере, не отпускал ни на секунду. Теодор удивлялся столь резким переменам, но не заводил разговора, боясь спугнуть Доминика. И тоже чувствовал почти горячечную, болезненную необходимость быть вместе, прикасаться, ласкать. Будто заново открывали друг друга, решаясь на эксперименты, прежде сдерживаемые стыдливостью или предрассудками.