Сергей Карпущенко - Месть Владигора

— Княже, княже! — слышался за дверью встревоженный голос Бадяги. — Вставай!

Синегорский князь быстро соскочил с постели. С тех самых пор, как подошли борейцы под Ладор, он почти не спал, опасаясь ночного штурма.

«Неужто, — подумалось ему, — враги снова пошли на стены?» Но все оказалось куда страшнее и загадочней. Бадяга, сам разбуженный одним из стражников, стоявших на стене, передал князю рассказ, что вдруг средь ночи в стену что-то начало стучать, да так, что сотрясалась вся стена. Раз за разом ощущали все, кто нес караул, как сотрясалась городница, на которой они стояли, но внизу ничего не было видно.

— Княже, не понимаю, что происходит, но, видно, что-то бьется в стену. Как быть?

Владигор оделся мигом, побежал по переходам дворца, сел на коня, даже не оседлав его, поскакал туда, где происходило непонятное. Влез на стену. Совсем близко уханье людское услышал, а после короткий резкий шум и скрип, а потом что-то тяжелое в стену ударило так сильно, что гул по ней пошел, и почуял Владигор, как тряхнуло под ним помост.

— Что же это значит, княже? — подходили и спрашивали у него те, кто стоял на стенах, караулил, но ничего не мог сказать им князь. Только и молвил:

— Подождем рассвета, там и увидим…

Покуда не осветился восток красно-желтыми полосами утренней зари, не могли синегорцы понять причины ударов, сотрясавших стену. Лишь после того, как зажелтело пространство покрытой снегом земли, раскинувшееся перед городом, увидели они то, чего не видели никогда. Похожее на огромного паука, стояло перед стеной сооружение, прикрытое щитами. Было видно, что за ними копошились люди, скрипело там что-то, двигались длинные, толстые «руки» паука, потом раздался скрежет, и в стену — как раз в том месте, над которым стоял Владигор, — понеслось что-то, чего за скоростью и рассмотреть-то нельзя было. Ударилось оно в стену, отскочило и осталось лежать на снегу булыжником большим. Стена же при этом поколебалась.

— Вишь, что делают проклятые борейцы! — со страхом проговорил один ладорец.

А чуть позже заскрипело, завизжало рядом с первым деревянным чудищем, где тоже щиты стояли, и что-то тяжелое было пущено через щель между этими щитами, причем «подарок» борейский на этот раз угодил прямо в забороло — доски дубовые вылетели сразу, другие расщепились, поранили щепой людей. Переполох поднялся, суетня. Люди не знали, что и делать: стрелять ли из луков, самострелов в диковинные, метавшие неведомо что устройства или бежать скорее прятаться.

Но Владигор сказал:

— Бадяга, прикажи-ка паклю и смолу скорей нести! Вижу, борейцы пошли на хитрость, но против каждой хитрости есть другая. Попробуем их метательные «руки» поджечь!

Бадяга кивнул, и скоро на стене, где уж забороло рушилось от часто попадавших в него камней и заостренных кольев, посылаемых с силой превеликой, появился деревянный жбан с льняной паклей. Воины тотчас стали наворачивать ее на стрелы, обмакивали в бадейку с густой смолой, зажигали от факела, а когда пакля хорошенько разгоралась, стреляли спешно в пороки, все так же скрипевшие и время от времени посылавшие в защитников Ладора ужасные свои снаряды. Лишь малое количество стрел сумело попасть в защищенные шкурами пороки борейцев. С горькой досадой видели синегорцы, что их горящие стрелы отскакивают от ледяной коросты, падают на снег, некоторое время горят, а потом с шипением тухнут.

— Вишь, что придумали, мерзавцы! — прокричал Бадяга, выпустивший в «чудовища» не меньше десятка стрел, так и не сумевших поджечь оледенелые шкуры.

Владигор, стрелявший из самострела по тем же целям, замечал, что мощные его стрелы хоть и пробивают шкуры, но пакля при этом гаснет. Не обращая, однако, внимания на возглас Бадяги, он, видя, как медленно, но верно повреждаются, крошатся толстые бревна городниц, закричал синегорцам:

— Да стреляйте же вы, лешие, стреляйте! Хоть одну бы стрелу к дереву приживить — загорится!

Многие из находившихся вместе с ним на стене были уже серьезно ранены — кто отлетевшими от заборола досками, кто кольями, пробивавшими их, — и все же они продолжали наворачивать на наконечники стрел паклю и окунать ее в смолу. Извели одно ведерко и принялись за второе. Прочерчивая в морозном воздухе огненные полосы, летели стрелы к порокам борейцев, встыкались в не защищенные шкурами деревянные места, и вроде бы огонь начинал лизать бревна, но и враги Ладора были начеку — руками в толстых рукавицах сразу же гасили огонь, насмешливо при этом хохоча:

— Что, синегорцы голозадые, взяли?! Подожгли?! Вам ли с нами тягаться, пустобрюхие! Раскокаем под орех вашу стену, а потом, как по тропинке полевой, ровненькой, в городишко ваш войдем!

— Войдем, войдем! Да и попускаем-то вашей кровушки! Покатаем-то на сенце амбарном ваших женушек и дочурок!

И вновь огромные камни и колья сотрясали ладорскую стену, и, казалось, не было уже никакого спасения синегорцам.

— Что делать-то будем, княже? — уже с нескрываемой тревогой спросил у Владигора Бадяга, опуская бесполезный лук. — Если даже не пробьют стену, то забороло все порушат, а без него нам приступ не отбить. Может, накинемся с дружиной на конях да и порубаем борейцев и пороки их пожжем? Как конь твой, не подведет? — Бадяга глядел на Владигора исподлобья.

— Попытаться можно, — кусая губы, сказал Владигор. — Коня я теперь не норовистого, послушного подобрал. Беги вниз, собирай человек пятьдесят дружинников. Пусть только мечи возьмут с собой да по факелу зажженному. Попробуем спалить борейские пороки.

Отдав воинам приказ неустанно обстреливать пороки зажигательными стрелами, Владигор сбежал вниз. Там его уже ждали дружинники, и каждый в левой руке держал чадящий факел. На той же руке — щит, чтобы от стрел прикрыться.

Легко вскакивая в седло, принимая от воина горящий факел, крикнул:

— Не спалим этих чудовищ деревянных — завтра же борейцы в Ладор прорвутся, жестокую резню учинят! Нужно спалить!

На рысях выехали из ворот крепости, потом пустили коней в галоп, чтобы налет на борейское гнездо был сильным, неудержимым. Так и неслись с полыхающими факелами, пламя которых от быстрой езды, да еще против ветра, растягивалось оранжевыми длинными полосами с черной каймой по краям.

Топот двухсот копыт не мог быть не услышанным, но Владигор не боялся отпора горстки борейцев, спрятавшихся за щитами и способных противостоять атаке лишь стрелами десяти-пятнадцати луков. Однако ни одной стрелы не было выпущено из-за укрытия навстречу катившейся к порокам лавине синегорцев, и в каждом дружиннике сейчас жило сладостно-волнующее предвкушение схватки с неприятелем и, возможно, победы, столь нужной сейчас для того, чтобы Ладор остался неприступным.