Юлия Латaынина - Сто полей

– Вы, советник Ванвейлен, хотели, чтобы народ принимал участие в управлении государством, – сказал Даттам, – рады?

Ванвейлен молчал.

– Там, внизу, люди, – сказал Даттам, – которых экзарх Харсома обеспечил работой; которым он дал возможность селиться где они хотят. Люди, которые получили возможность делать любой товар, а не только тот, который входит в государственный перечень, которые получили возможность продавать его за ту цену, которую назначит рынок, а не за ту, которую назначит чиновник; люди, которые получили свободу выбора. Они выбрали.

Даттам повернулся и ушел вниз.

В эту ночь толпа убила шестилетнего сына Харсомы.

Араван Арфарра вернулся в город к полудню, когда пожары уже начали стихать, и толпа, как вышедшая из берегов река, схлынула с улиц, оставляя на них обломки домов и куски растерзанного мяса.

От шпионов своих Арфарра знал, что толпа так и не осмелилась накинуться на дом Даттама; знал и о чудовищном взрыве, разрушившем усадьбу Баршарга и унесшем жизнь двух сотен людей. Одни говорили, что небо распахнулось и поразило дворец колдуна огненной палицей; другие своими глазами видели над крышей дворца призрачный силуэт Парчового Бужвы.

Араван Арфарра отслужил, согласно традициям, молебен утру, взял с собой два десятка всадников и поехал во дворец к наместнику Рехетте.

Дворец еще с вечера был по его приказу окружен варварской конницей, и когда Арфарра въехал на широкий двор, он увидел, что возле главных дверей, украшенных бронзовым литьем и достойных того, чтобы служить дверями в рай, стоят пятеро сыновей бывшего пророка от разных жен, – и шестой парень из посада Кузнецов, в синем простом кафтане и с кинжалом у пояса.

– Что вам надобно, араван Арфарра? – спросил один из сыновей наместника.

– Обозлившись указом государя об отмене привилегий бунтовщиков и пользуясь моим отсутствием в городе, – ответил араван Арфарра, – наместник Рехетта подбил народ на мятеж; вы сожгли дворцы участников заговора, дабы скрыть свое в нем участие, – вот указ об аресте Рехетты.

Сыновья потянулись было к оружию, но горцы, бывшие с Арфаррой, отшвырнули их в сторону, как швыряют соломенные циновки.

Арфарра нашел наместника Рехетту в дворцовой бане. Пахло хвоей и парчовой ножкой, наместник лежал в ванне, украшенной изразцами; возле ванны сидел мальчик-флейтист лет двенадцати и играл пронзительную мелодию. Вода в ванне была мутной от крови. В руке, свесившейся из ванны, была зажата расшитая красным лента.

Арфарра подошел к наместнику и приподнял безвольную теплую руку. Лента была та, которую вышила своему любимому мужу красавица Линна, когда оба они были молоды и сильны, и когда бунтовщик Рехетта во главе своих войск гулял из одного конца провинции в другой, и на ленте были солнце на наковальне – знак небесного кузнеца Мереника, и уточка – знак вечной любви.

Арфарра повернулся и пошел из дворца прочь.

Секретарь покойного экзарха, Бариша, ждал Арфарру у дверей, достойных служить дверями в рай.

– Теперь вы унаследовали все, – ласково и искательно сказал секретарь Бариша, – войско – от аравана Баршарга, мнение народное – от наместника Рехетты, и даже – колдовство храма. Вы теперь – полный хозяин провинции, господин Арфарра.

Арфарра поднял голову и сказал медленно и раздельно:

– По наследству в империи переходят: дом и сад. В деревне. Чтобы я от вас слов «чиновник» и «наследство» – вместе – не слышал. Или – только в обвинительных актах.

Аххар, новый начальник Северных Складов, пребывал в скверном настроении духа. Еще неделю назад начальником склада был некто Шин, человек Баршарга. Когда Баршарга казнили, Шин тотчас же зарезался.

Скверное настроение Аххара объяснялось содержимым склада: то были ящики с оборудованием для горных и кожевенных работ. Аххар прибыл на склад с самыми радужными надеждами: все летело вихрем, назначения и перестановки сыпались, как крупа из крупорушки, самое время воровать! Поди потом, узнай, сколько риса было на складе. Ах, по документам впятеро больше? Ничего не знаю, мой предшественник украл, да и повесился, боясь недостачи!

И вдруг – машины! Кому, скажите на милость, они нужны, если указы их запрещают, а толпа – громит?

Аххар так горевал, что даже прокопал в одном из ящиков дырку и заглянул внутрь. Внутри было что-то белое, полукруглое, – наверняка такого станка нет в перечне разрешенных! Совсем плохо!

Поэтому господин Аххар был от души рад, когда через два дня после подавления мятежа к берегу пристала небольшая раздвижная баржа, и вышедший на берег темно-русый и сероглазый варвар в платье шакуника-мирянина от имени храма предложил купить станки.

– Погрузка – завтра ночью, – сказал варвар, – деньги в руки, но с одним условием: официально храм не имеет к этой сделке никакого отношения.

– Десять тысяч ишевиков, – сказал начальник склада.

– Тысяча, – отрезал варвар, – никто у вас, кроме храма, этого товара не купит! Кому сейчас нужны машины?

Сошлись на двух тысячах.

Через час после смерти наместника араван Арфарра собрал в своем дворце сто человек из числа тех, кто согласился войти в Совет Ста при сыне покойного Харсомы.

Девяносто семь из них явились на встречу и были арестованы.

Если что и изумило Арфарру, так это то, что даже ночные погромы не заставили их бежать из города. Имущество лишало людей разума. Бедняки с легкостью бегут от сборщика налогов, – а меж тем они невинны, богачи надеются до последнего, ценя добро больше жизни.

Вечером араван Арфарра тайно собрал нескольких людей. Среди них был вчерашний ткач, который так красноречиво обвинял храм в колдовстве, два бродячих монашка из профессиональных смутьянов и шорник, который вчера бегал во главе толпы: шорник хвастался, что прокусил икру трупу Харсомы. Остальные были просто прознатчики.

– Все трое бежавших, – сказал шорник, – укрылись в поместье Даттама. Небо не допустит, чтобы этот человек остался безнаказанным.

– Я не имею права казнить Даттама, – сказал араван Арфарра, – если я его арестую, я буду вынужден отослать его в столицу; что ж! От этого Даттам сделается беднее, а судьи Даттама станут богаче на несколько миллионов, которые он найдет способы возместить с народа.

Один из монашков пошевелил губами и сказал:

– Осмелюсь доложить, что в настоящее время провинцию обходит сын Ира. Послезавтра он проходит через поместье Даттама. По этому случаю там будет большой праздник и скопление народа. Мудрено ли в такой момент произойти возмущению?

– Прекрасно придумано, – одобрил Арфарра. – Послезавтра я сам появлюсь в поместье и подам вам знак.

Ночью Арфарра долго глядел на небо через Шакуников глаз, потом ворочался, не мог уснуть, и вспоминал, как они с Даттамом вместе учились. А когда заснул – пришел другой соученик, чуть постарше, в белых одеждах, какие носят мертвецы и наследники трона, и сказал: