Юлия Латaынина - Сто полей

А король оглянулся на вооруженную толпу, набившуюся в башню, побледнел и сказал:

– Что это, господа! Неужто я ваш пленник?

Граф Най Третий Енот, застеснявшись, отпихнул одного из самых нахальных дружинников и ответил:

– Отнюдь нет. Но двое человек видели сегодня сон, чтобы вы не верили лазутчику из империи, и они принесли вам большую печать, и мы хотим, чтобы вопрос о печати, по обычаям предков, решил посторонний.

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел Арфарра. Он был в длинном шелковом платье. Сверху платье было сиреневого цвета, а по подолу шла широкая полоса, расшитая серебряными зверями меж цветов и листьев. Он минуту назад явился со строительства дамбы и так и не успел переодеться, и лапки серебряных зверей были испачканы глиной.

Лицо Арфарры было совершенно бесстрастно. Как всегда, он был безоружен, если не считать подвешенной к поясу тушечницы.

Ванвейлен оглянулся по сторонам. Господи! Небольшой зал был весь набит вооруженными сеньорами, и за ними на стенах теснились, подбадривая их, резные кони и страшные рожи предков. Старая женщина, мать короля, сидела в ворохах палевого шелка и держала в руках подносик, закрытый большим желтым платком.

Вокруг Арфарры не было ни одного человека, и Ванвейлен вдруг с необыкновенной ясностью понял, что, если он скажет то, что хочет от него граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет Арфарру, а если он скажет не то, что хочет от него граф Най, эта вооруженная сволочь тут же убьет его самого, Клайда Ванвейлена, а Клайду Ванвейлену меньше всего хотелось быть убитым. «Черт побери, подумал Ванвейлен, – это очень хорошо быть посторонним, – только вот что делать, если выбор предоставляется посторонним?».

Старая женщина сдернула с подносика шелковый платок: под платком лежала большая желтая печать, украшенная изображением человека с головой мангусты и зеркальной надписью: «то, что касается общего блага, должно решаться общим волеизъявлением».

У Арфарры на лбу выступила кровь. Он узнал ту печать, которую позавчера вложил одурманенному королю в руку. Куда-то она пропала в ночной суматохе. Арфарра полузакрыл глаза. «Этого человека купили, – понял он, – а печать поднял кто-то из придворных».

– Ты человек посторонний, – сказала Ванвейлену старая женщина, – и мы все хотели бы от тебя услышать, кому надо отдать эту печать: графу Наю или Арфарре-советнику.

Король с детским любопытством глядел на Ванвейлена. Рыцари стали приплясывать от нетерпения. Граф Най оправил реденькую бородку и улыбнулся. Бывший чиновник империи, Арфарра, стоял совершенно неподвижно, и только в глазах его Ванвейлену почудилось отчаяние черепахи, перевернутой на спину.

– Вряд ли, – сказал Ванвейлен, – я имею право называться посторонним, потому что час назад граф Най встретил меня в Нефритовом Покое, и стал наставлять меня, что я должен делать. Он говорил мне всякие гадости по Арфарру-советника, и еще не высохли чернила на его подписи вот под этой бумагой, за которую он думал купить мою честь.

И с этими словами Ванвейлен вытащил из рукава ту самую дарственную, которую написал давеча граф Най, и протянул ее королю.

– И я думаю, – продолжал Ванвейлен в полной тишине, – что граф Най делает странные вещи: он ругает короля за то, что король покровительствует купцам, – а сам граф Най, как следует из этой грамоты, делает в своих владениях то же самое. Так что получается, что граф Най вовсе не хочет заботиться о старых обычаях, а просто хочет, чтобы от налогов, следуемых с купцов, поменьше досталось государству, и побольше – графу Наю.

Тут люди стали перешептываться и переглядываться, пораженные: грамота, данная купцу, возмутила их до третьей души.

А Ванвейлен взял подносик с печатью, подошел к королю и протянул ему поднос.

– Что же до того, кому отдать эту печать, – Арфарре или графу Наю, – это, государь, должен решать не посторонний, а ты сам.

Ванвейлен с большей охотой сказал бы не «ты сам», а «народ», но он был человек способный, схватывал все на лету, и понимал, что вопрос о правительстве для народа и посредством народа поднимать в данных обстоятельствах, пожалуй, не стоит.

– Что же, – промолвил король, – я тоже думаю, что решать такие дела должен я сам, и я отдаю эту печать Арфарре-советнику.

Через полчаса Ванвейлена ввели в личный кабинет Арфарры, затянутый красными гобеленами, с рисунками, напоминающими окна в иной мир.

– Куда вы спешите? – осведомился советник.

– У нас корабль без хозяина, – ответил Ванвейлен, – я обещал товарищам вернуться до второй ночной стражи.

Арфарра поднял брови:

– Вы переночуете в замке, в соседних покоях, а завтра я дам вам охрану, и она проводит вас до корабля. Что же касается сегодняшней ночи – ночью никакая охрана не убережет вас от арбалетного шарика.

Арфарра помолчал и добавил:

– Когда вы сказали, что вопрос о том, кому отдать печать советника, должен решать не посторонний, а сам король – королю это пришлось по душе.

Ванвейлен чуть усмехнулся. А Арфарра поглядел на него и продолжал:

– Вы хорошо умеете говорить, однако только тогда, когда говорите то, что думаете. Вы бы с большим удовольствием сказали, что вопрос о печати должен решать не король, а народ.

Ванвейлен хлопнул глазами и сказал:

– Но нет…

– Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.

Ванвейлен отдернул руку. А Арфарра помахал дарственной записью графа Ная и спросил:

– Что это за гадости рассказывал вам Най про меня?

– Он говорил, что два дня назад вы хотели арестовать меня и моих товарищей, но передумали, когда я застрелил эту глупую птицу.

Арфарра помолчал и сказал:

– Чтобы избежать дальнейших недоразумений между нами, я должен признать, что это правда.

Ванвейлен не ожидал другого ответа, однако вздохнул и спросил:

– Это из-за того, что я отправился в поход с Кукушонком?

– Так мне показалось наилучшим для общего блага.

Тут вошли монахи с подносами, и начали расставлять между собеседниками круглые и квадратные горшочки, с янтарной рыбой и с розоватым мясом, наструганным колечками и залитым скворчащим соусом, с зелеными травами и с красными яблоками, и со сластями, чья сладость пронзает душу.

Ванвейлен вдруг почувствовал жуткий голод, и без стеснения, как и подобает варвару, набросился на еду.

– Вы же ничего не едите, – вдруг сказал он Арфарре.

Королевский советник улыбнулся одними глазами:

– Я мало ем, – сказал он, – наверное, что-то с нервами. По этому поводу ходит слух, что королевский советник Арфарра боится, что его отравят, и держит у себя в покоях бамбуковый посох. Когда он хочет есть, он втыкает этот посох в землю, и нижняя половина посоха превращается в мясо змей, средняя – в мясо зверей, и верхняя – в мясо птиц, и он отрезает от посоха по кусочку и ест.