Елена Хаецкая - Завоеватели

Возле Датского замка Бьярни на ходу соскочил на мостовую. Хилле поехал к башне, а капитан пошел посмотреть, как продвигается строительство эшафота. Он поклялся залить Ахен кровью и отступать от своего не собирался.

Несколько мирных горожан неумело тюкали топорами. Солдаты Косматого Бьярни вытащили из домов первых попавшихся и, невзирая на их протесты и заверения, что они никогда в жизни гвоздя в стенку не забили, тычками и побоями согнали на площадь. Один из них, признав в Косматом командира, бросился навстречу, держа в отставленной руке молоток, и начал возмущенно доказывать, что произошла чудовищная ошибка. Бьярни на ходу ударил его по лицу рукояткой пистолета и, не оборачиваясь, пошел дальше.

Его внимание привлекло слишком большое количество Завоевателей, собравшихся у башни. Для того, чтобы надзирать за строительством, столько явно не требовалось.

Когда Бьярни подошел, они разом замолчали. Он встал перед ними, слегка откинув назад голову. Это были воины с «Черного Волка», и Бьярни не знал, чего от них теперь ожидать.

Вперед выступил Иннет. От усталости его лицо потемнело, глаза стали красными и запали.

— Сегодня умер Бракель, — сказал он.

Наступила мертвая тишина. Бьярни знал, конечно, что старый его соперник тяжело ранен, и все-таки известие о его смерти застало Бьярни врасплох. Они с Бракелем не виделись со дня начала мятежа.

Помолчав, Косматый осторожно сказал:

— Я осиротел.

Иннет кивнул в знак одобрения.

— Мы все теперь сироты, Бьярни. Наш командир ушел на Морской Берег.

— Чего вы хотите от меня? — спросил Бьярни.

— Пусть Бракель идет на своем корабле к ясной Ран, — ответил Иннет. — Мы хотим остаться здесь.

— Полосатым парусам нужны люди, — согласился Бьярни. — Их мало осталось у «Медведя».

Он начинал понимать, что они задумали, и очень обрадовался. Согласно старому обычаю племен Иннет спросил от лица всей дружины:

— Кто ты, человек, который говорит, что пришел сюда под полосатым парусом?

— Мое имя Бьярни Длинноволосый, — ответил капитан.

— Сколько врагов ты убил?

— Много, — сказал Бьярни. — И убью еще больше.

Иннет обернулся, и кто-то подал ему большую кружку с брагой.

— Выпей, — сказал он. — Здесь смешались наша любовь к морю и ненависть к врагам его. Мы хотим быть твоими людьми.

— Будь по твоему слову, Иннет, — ответил Бьярни. Он залпом осушил кружку, швырнул ее на булыжники мостовой и закричал сиплым сорванным голосом: — Дети мои!

Ответом ему был дружный рев.

Далла устроилась на лавке вместе с Унн, прикрыла плечи платком и провалилась в тяжелый сон.

Она и сейчас была очень красива, несмотря на то, что лицо ее осунулось, и вокруг рта появились складки. Норг поступил правильно, когда увел ее из дома. Несколько дней назад Хилле привез в башню горожан, у которых мятежники Демера забирали хлеб. Эти люди пытались сопротивляться грабежу. Все они умерли к рассвету того же дня, и Батюшка-Барин, не разбираясь особо, закопал их в общей могиле. Далла видела их, но ничем не показала, что это ее как-то задело.

Тоддин не переставал удивляться ей. Она все время молчала. Казалось, ничто не могло вывести ее из равновесия или вызвать у нее страх. Норг привел ее в башню — и она сутками не отходила от раненых, терпеливо пытаясь спасти тех людей, которые заняли ее родной город и убили ее мужа. О чем она думала, меняя повязки, поднося к воспаленным губам кружку с водой? Если завтра Бьярни, опьянев от убийств, решит повесить ее под окнами башни, она, как чудилось Тоддину, не произнесет ни слова против.

Но поспать ей не удалось. В серый час, когда над землей проходят предрассветные призраки, кто-то завозился у входа в башню, и Далла мгновенно проснулась. Оставив Унн безмятежно сопеть, она осторожно поднялась со скамьи и взяла платок. Тоддин снял со стены факел и пошел к лестнице первым. Медные ступени, разбитые сапогами, давно уже не играли гальярду, а лишь стонали под шагами вразброд. Некоторые ступеньки Завоеватели заменили на деревянные, они отзывались глухим стуком.

— Кто же на этот раз? — пробормотал Тоддин себе под нос. Его утешала мысль о том, что Хилле в башне, дрыхнет сном невинности. Раненый добрался до башни сам — значит, он еще может ходить.

Внизу, у лестницы, кто-то стоял, наклонившись, словно поправляя сапог. Тоддин поднес факел поближе. Человек резко выпрямился, и Тоддин не сразу узнал в нем Хильзена. Он был закопчен до черноты и шатался от усталости. На грязном лице блестели зубы. Верхняя губа была рассечена и безобразно распухла, один из передних зубов выбит.

Хильзен молча протянул руку в оборванном рукаве и схватил факел. На мгновение его темные глаза задержались на лице Даллы, а затем он опустил факел, и Тоддин увидел лежащего на полу Норга. Одежда на нем была окровавлена так, что невозможно было определить, где рана. Тоддин видел заострившиеся скулы и ввалившийся рот. Хильзен сел рядом со своим другом, махнул рукой, а потом неловко повалился на бок, выронил факел и мгновенно заснул.

Женщина тихо подошла, вынула из-за пояса Хильзена нож, разрезала на Норге одежду. Норг мутно глядел в потолок и, казалось, ничего не понимал. Белые руки Даллы мелькали в темноте, быстрые, осторожные. Они снимали лоскуток за лоскутком и, наконец, обнажилась рана — темное пятно на животе справа. Тоддин метнулся было взглядом к лестнице, думая позвать Хилле, чтобы тот принес воды и полотна. Но Далла покачала головой и просто взяла Норга за руку.

Так прошло несколько минут. Рядом трудно храпел Хильзен, и дыхания Норга не было слышно. Неожиданно громко и осознанно Норг сказал:

— Далла.

Женщина спокойно склонилась к нему и ответила, выговаривая слова с твердым ахенским акцентом:

— Я здесь.

Норг улыбнулся, вздрогнул и замер.

Посидев еще немного, женщина высвободила свою руку и встала. Медленно поднялась по лестнице, волоча за собой шаль. Тоддин остался стоять внизу. Через несколько минут Далла с девочкой на руках стала спускаться вниз. Тоддин протянул ей руку, желая помочь, но она не заметила этого. Унн крепко спала и во сне морщилась. У входа женщина остановилась, не оборачиваясь, и Тоддин понял, что нужно открыть ей дверь.

В башню хлынуло рассветное солнце. Тоддин вышел на порог, щурясь и зевая. Далла неторопливо пошла вниз по Морской улице — к себе домой. Он долго смотрел ей вслед. На плече женщины сверкало медное пятно — рыжая головка спящей девочки. Далла шла, путаясь в хлопающей на ветру длинной юбке, и ни разу не оглянулась назад.

Девятый день после начала мятежа подходил к концу. В подвале ратуши была устроена тюрьма. Альхорн, опасаясь, что Бьярни ночью просто перережет всех пленных, выставил удвоенные караулы.