Елена Хаецкая - Завоеватели

Синяка пришел в себя и обнаружил, что находится в сыром и темном помещении. В дальнем углу на стене коптил один-единственный факел, от которого было больше тоски, чем света. У него постукивали зубы, и он сердито сжал их. Пошарил руками вокруг себя, чтобы найти опору и подняться, и тут же натолкнулся на что-то теплое и живое.

— Гляди, куда руками-то лезешь! — сказал хриплый голос.

— Извините, — пробормотал Синяка. Его обругали, но он почти не расслышал. Кое-как усевшись, он почувствовал, что на него пристально смотрят из темноты. Затем знакомый голос спросил, барски перекрывая пространство от стены до стены:

— Синяка, ты?

Это был Ингольв.

— Я, господин капитан.

— Сукин сын, — сказал Ингольв без выражения. — Я же тебе велел уходить к заливу.

— Простите, господин капитан.

— Остальные с тобой?

— Ушли к заливу, господин капитан.

— Если Бьярни тебя повесит, я первый скажу, что он прав, — все тем же ровным голосом произнес Вальхейм.

Синяка не ответил.

Они находились здесь уже больше суток, но ни разу их еще не накормили. «И не накормят», — уверял какой-то бородач с хриплым голосом.

Спустя три четверти часа в подвал вошел Завоеватель, поставил у двери ведро воды и тут же вышел. У ведра моментально возникла драка. Пленных собралось около тридцати человек, и все они не были связаны. Синяку, ослабевшего после побоев, отпихнули сразу, так что он ударился головой и опять на время потерял сознание.

Очнувшись, он увидел рядом с собой Вальхейма. Тот сидел, скрестив ноги, и невозмутимо потягивал воду из плоской фляжки. Синяка с трудом поднял руку и потянулся к фляге. Вальхейм отвел ее в сторону и засмеялся.

— Что, дурачок? Пить?

Синяка с трудом перевел дыхание. Капитан наклонился и помог ему сесть.

— Пей, только не все. Мне оставь.

Синяка пил так жадно, что немного пролил на колени. Вальхейм тут же отобрал у него фляжку, завинтил потуже и занес кулак с явным намерением ударить, но в последнюю секунду передумал.

— Дерьмо, — сказал он. — Ушел бы вместе с остальными, одним дураком было бы меньше.

К ним подсел бородач, и начался долгий, скучный разговор о выпивке и женщинах. Синяка улегся, стараясь не слушать. Неожиданно он опять подумал о Демере. Тогда ему удалось раздвинуть стену и выпустить его. Может быть, получится и сейчас. Неплохо бы вырваться отсюда целой толпой. Человек двадцать из тридцати вполне могут уцелеть.

С огромным трудом он отвлекся от назойливого жужжания разговор и стал слушать мир в себе и вокруг себя. И когда раскрылся космос, такая нечеловеческая боль обрушилась на избитое тело Синяки, что в глазах у него помутилось и к горлу подступила тошнота. Он стиснул зубы и попробовал не сдаваться, но боль становилась все сильнее и, в конце концов, его стошнило. На мгновение ему показалось, что сейчас его за это убьют, но Вальхейм сказал остальным что-то резкое и злое, и его не тронули. «Он думает, что я от страха», — понял Синяка и хотел объяснить капитану, что он ошибается, но Вальхейм только мельком поглядел на него и брезгливо отодвинулся.

Дверь раскрылась, и вошли двое Завоевателей. Они схватили первого попавшегося и утащили. Через пять минут взяли еще одного. Потом еще. Остальные молчали недолго. Как только стало ясно, что пока больше никого не заберут, разговор возобновился. Кто-то с упоением вспоминал, как пьянствовал в кабачке «Фрегат» в студенческие годы. Прочие, перебивая, припоминали подобные же заведения в других районах Ахена. Вальхейм больше помалкивал и морщился.

Синяка обтирал лицо клочками грязной соломы. Вальхейм со вздохом улегся на каменный пол, подложив руки под голову, и сказал, глядя в потолок:

— Синяка.

Поспешно подняв голову, Синяка откликнулся немного испуганно (что это на Вальхейма накатило?)

— Да, господин капитан.

— А ты хоть раз напивался как следует?

Синяка чуть было не сказал правду: да, напивался в башне Датского замка, когда Завоеватели устроили пирушку по случаю первого снега, но вовремя опомнился. За такие откровения его здесь растерзают на части.

Вальхейм истолковал его молчание неправильно. Он сказал очень мягко, и слышно было по голосу, как он улыбается в темноте:

— Ты что, совсем ослабел? Уходить надо было, когда предлагали…

Прошло полчаса — и первого из тех, кого уводили, швырнули обратно в подвал. У него были переломаны ноги, через всю грудь тянулись полосы, оставленные раскаленным железом. Потом приволокли второго. Третьего. Они метались по затоптанной соломе, хватаясь за нее руками. Двое из них бредили — бредили теми же самыми голосами, которыми только что говорили о женщинах.

Синяка смотрел на них, не стараясь унять дрожь, и сильно прижимался к стене.

Перед дверью возникла непонятная суета. В ответ на отчаянный вопль часового «не положено!» властный голос изрек великолепное ругательство. Судя по грохоту, часового отшвырнули в сторону, и на пороге показался рослый Завоеватель в черной кольчуге. От него сильно пахло дорогим вином. Он качнулся и небрежно произнес:

— Ингольв Вальхейм.

Капитан в своем углу не шевельнулся. Завоеватель повысил голос:

— Я спрашиваю, здесь ли Ингольв Вальхейм? — И вдруг сорвался: — Перестреляю всех!

— Здесь он! — тут же нашелся кто-то визгливый совсем рядом с капитаном. — Вот он! Затаился!

Вальхейм с отвращением посмотрел в его сторону и неторопливо поднялся.

— Я Вальхейм, — сказал он.

— Иди сюда, — распорядился Завоеватель. — Иди, иди! Шевелись!

Пожав плечами, Ингольв пошел к нему, стараясь не наступать на невидимые в темноте чужие руки и ноги. Завоеватель расхохотался, и стало понятно, что он пьян. Когда Ингольв встал перед ним, Синяка отметил про себя, что капитан немного ниже его ростом. Юноша провожал Вальхейма долгим тоскливым взглядом, мечтая хотя бы проститься с ним, но тот даже не обернулся.

Ударом кулака Завоеватель вышвырнул Вальхейма из подвала. Через секунду все услышали, как он обругал часового и, гремя сапогами, пошел по деревянному настилу. В замке громко заскрежетал ключ.

— Вы как хотите, а я с вами никуда не пойду, — заявил Сефлунс. — Мне моя жизнь дороже. — Он опасливо посмотрел на черный конус замка и на всякий случай немного понизил голос. — Связываться с чертовщиной может только самоубийца.

Разенна тоже посмотрел на Кочующий Замок, и ему показалось, что замок стал немного ниже, чем был. Недалеко от входа Ларс, к своему удивлению, приметил пятно самой обыкновенной ржавчины. Похоже было, что Торфинн действительно плотно завяз в болотах.

— Жизнь ему дороже, — с невыразимым ядом в голосе произнес Фуфлунс. — Посмотрите на этого бессмертного идиота, братья!

— Бессмертие бессмертием, а мало ли что, — рассудительно сказал Сефлунс. — И вообще, лично я предпочитаю прямые пути. И всегда их предпочитал. — Он метнул злобный взгляд в сторону Фуфлунса. — В отличие от некоторых интриганов… Если мы хотим достоверно знать, что делается в городе, так и идти нужно в город, а не черт знает к кому.