Роберт Сальваторе - Проклятие демона

Но с ребенком Пони все было по-другому. Его судьба отличалась от судьбы едва ли не всех детей, попадавших к эльфам на воспитание.

Жаль, очень жаль, думал Джуравиль, что госпожа Дасслеронд не рассказала Джилсепони о ребенке. Это было бы крайне необходимо для Джилсепони и еще более необходимо для самого ребенка.

Проснувшись, Пони, к своей радости, поняла, что произошедшее с ней накануне не было сном. В ее руке по-прежнему лежал пергамент, полученный от госпожи Дасслеронд. Пони не знала, какую магию применила предводительница эльфов, но одно было несомненно: у кромки тумана находился не только ее духовный двойник. Госпоже Дасслеронд удалось перенести ее туда либо целиком, либо частично, а затем отправить вместе с ней пергамент.

Но эти загадки обождут до лучших времен, когда с чумой будет покончено. Пока Пони так и не удалось найти ни решения, ни лекарства. Ей дали оружие, силу которого еще предстоит испытать. Она взглянула на пергамент и с облегчением заметила, что для сиропа и припарки не требуется каких-либо редких растений. Более того, в состав обоих снадобий входят цветы, в изобилии растущие на монашеских цветочных кордонах. Значит, в древности с чумой боролись не только ароматом цветов.

Схватив пергамент, Пони стремительно бросилась вниз. Только сейчас она сообразила, что на дворе снова утро, и уже довольно позднее.

— А я думал, ты проспишь целый день, — сказал ей Белстер.

По тону его голоса Пони поняла, чего на самом деле опасался трактирщик. Он боялся, что в этот раз заболела она сама.

Пони перегнулась через стойку и подала удивленному Белстеру пергамент.

— Зови друзей. Нужно собрать все растения, что здесь указаны, и как можно быстрее.

— Откуда это у тебя?

— От надежного друга, который навестил меня ночью, — ответила Пони.

Белстер взглянул на строчки пергамента. Сам он читал лишь по складам, но по изящным, каллиграфически написанным словам догадался, кем мог быть этот ночной гость.

— И это его вылечит? — спросил Белстер, имея в виду Джонно.

— Это ему поможет, — ответила Пони. — А теперь иди и не теряй времени. И найди того, кто умеет писать, чтобы можно было послать рецепты на юг.

Через несколько часов Пони стояла на коленях у постели Джонно Дринкса. Она обложила припарками его измученное болезнью, исхудавшее тело и влила ему в рот несколько больших ложек сиропа. Теперь, когда у нее появились новые средства, Пони взяла камень души, готовая дать еще один бой розовой чуме.

Она увидела, что чума, словно притаившийся демон, уже поджидает ее. Снадобья эльфов ранили этого демона. Но раны лишь подстегнули маленьких злобных демонов, из которых состоял демон чумы, и они с удвоенным остервенением набросились на Пони. Вскоре она, совершенно обессиленная, рухнула на пол.

Сон Джонно Дринкса был спокойнее, чем вчера, однако Пони сознавала, что ей удалось сделать очень немного. Снадобья эльфов лишь облегчили страдания Джонно и чуть-чуть продлили ему жизнь. Но не больше.

И все же назавтра Пони продолжила битву с чумой. И на следующий день тоже. Она отдавала битве все свои силы и снова пробовала различные сочетания камней.

Менее чем через неделю Джонно Дринкс умер. Пони была в отчаянии, ощущая себя совершенно бессильной.

Глаза настоятеля Браумина широко раскрылись от удивления, когда дверь распахнулась настежь и в его кабинет ворвался Тимиан Тетрафель, герцог Вайлдерлендса и нынешний палмарисский барон. Следом за ним вбежал взволнованный брат Талюмус.

— Я пытался его удержать, — начал оправдываться Талюмус.

— Это неслыханно! — гремел Тетрафель. — Он еще пытался мне помешать! Если кто-нибудь из ваших монахов еще раз посмеет закрыть передо мной двери, я разнесу ваш монастырь.

— Монастырь действительно закрыт, — ответил Браумин, стараясь говорить как можно спокойнее и всем своим видом показывая, что хозяин положения здесь он.

— А на улицах полно умирающих людей! — крикнул ему Тетрафель.

— Именно поэтому монастырь и закрыт, — пояснил Браумин. — Полагаю, что точно так же закрыт и Чейзвинд Мэнор. Никого не впускать и никого не выпускать — таково правило.

— Вы говорите о правилах, а я смотрю, как вокруг меня умирает город, — горячился герцог. — За последние три недели я был вынужден удалить из дворца нескольких слуг и солдат. Чума пробирается и в наши укрытия. Слышите?

— Положение было бы еще хуже, если бы мы вышли из этих укрытий или допустили туда других, — заметил настоятель Браумин.

— Вы что, не слышите, что я вам говорю? — заорал герцог Тетрафель. — Розовая чума проникла в мой дом!

Настоятель Браумин внимательно поглядел на герцога, пытаясь выказать ему сочувствие и одновременно не отступить от жестких, но необходимых правил.

— Вам не следовало сюда приходить, — сказал он Тетрафелю. — А тебе, брат Талюмус, не следовало допускать его светлость в монастырь.

— За его спиной была целая армия, — возразил монах. — Они пригрозили…

— Разнести ваши ворота в щепки, — сердито договорил за него Тетрафель. — И мы бы это сделали. Мы бы открыли Сент-Прешес для всех.

Тетрафель подошел к единственному в кабинете окну и сорвал штору.

— Видите людей, что собрались под вашими стенами, настоятель Браумин? — спросил он. — До вас долетают их крики и стоны?

— Каждый крик и каждый стон, — совершенно серьезно, без малейшей тени сарказма ответил Браумин.

— Люди испуганы, — немного успокоившись, сказал Тетрафель. — Те, кто пока здоров, боятся заболеть, а те, кто болен… им уже нечего терять.

Браумин кивнул.

— По всему городу происходят стычки, — продолжал герцог. — Некому разгружать корабли, которые еще отваживаются заходить в нашу гавань. Крестьян, везущих в город провизию, грабят прямо у городских ворот толпы голодных. У больных чумой больше нет денег, чтобы заплатить за еду.

Настоятель Браумин внимательно слушал. Ему были понятно, почему герцог Тетрафель столь неожиданно и стремительно прорвался в Сент-Прешес. Чума продолжала бушевать в Палмарисе, опустошая город. Тетрафель вполне справедливо опасался, что рано или поздно дело кончится всеобщим бунтом и поголовной резней. До Браумина доходили слухи, что палмарисский гарнизон не жалует нового барона. Управление Палмарисом давалось Тетрафелю нелегко. Браумин понимал: яростно ворвавшись в монастырь, герцог сделал это от отчаяния. В городе необходимо навести порядок, иначе положение станет еще хуже. Тетрафель опасается, что не сможет рассчитывать на повиновение солдат.

— Все, о чем вы говорите, мне известно, — сказал Браумин, когда Тетрафель окончил свой длинный, гневный монолог.

— И как вы намерены действовать? — спросил герцог.