Джулия Джонс - Чародей и дурак

Всю свою жизнь он думал, что отец бросил его, незаконного и нежеланного сына. Теперь оказалось, что отец вовсе не знал о его существовании — не знал даже, что мать беременна. Мать скрывала все с самого начала.

Джек подтянул колени к груди и опустил на них голову. Можно ли винить человека, не знавшего, что у него есть сын? Джек прочел письмо, которое отец написал матери: Лескет был не тот человек, чтобы отказаться от дорогой ему женщины. Это она отказалась от него.

Гнев, снедавший Джека всю жизнь, понемногу рассеивался. Ненависть, с которой Джек так сжился, что почти не сознавал ее присутствия, потихоньку покидала его. Он вспомнил, что говорил ему Фальк о своем отце: «Он оказался самым обыкновенным человеком — не злым, не коварным, не заслуживающим кары». Джеку очень хотелось поверить в эти слова — теперь он в них поверил.

Отец его не был бессердечным извергом, бросившим родное дитя. Он ничего не ведал о рождении сына.

Джек встал. Место ушедшего гнева заняло в нем стремление к цели. Он чувствовал себя сильным, и мысли его были ясны.

Теперь он знал все: откуда он взялся, кто его родители, что он должен делать и почему. То, что он оказался побочным сыном короля, ничего не значит. Главное, что он наконец узнал правду.

Он хотел поблагодарить Кропа еще раз, но великан уже исчез. Джека это не удивило: больше всех на свете Кроп предан Баралису.

Джек нащупал в сапоге запасной нож. Тот был на месте, между подкладкой и лодыжкой. Джек достал его и развернул замотанный в полотно клинок. Нож, несмотря на все передряги, остался острым. Джек улыбнулся. Пришла пора осуществить пророчество Марода.

Тьма — вот все, что осталось ему. Мир света стал недосягаем.

Он сидел в самом сердце мрака с ободранными, кровоточащими руками. Больше ему не дано очиститься. Скверна, прежде пятнавшая только кожу, прошла внутрь. Теперь она пронизывает все: кожу, ткани и кровь. Меллиандра бежала и унесла с собой его единственную надежду на спасение. Ему суждено жить в мире, полном скверны и кошмаров.

Со времени ее бегства он ничего не ел и не пил. Даже облатки с ивишем остались нераспечатанными. Он не мог себя заставить взять в рот то, чего касались чужие голые руки.

Голова его сделалась ясной как никогда, и он словно ждал кого-то — чьего-то пришествия, равного пришествию божества. Пусть приходит, лениво думал он. Мужчин он не боялся. Женщина — вот клинок, разящий наповал.

Переместившись на сиденье, застланное шелковым плащом, Кайлок поднес к губам ободранный палец. Палец отдавал запахом матери. Даже умершая, она продолжает медленно разлагать его плоть. Все пути ведут к ней. Его жизнь была запятнана с самого начала: сперва его вынашивали в чреве, где разило борделем, затем отдали кормилице, потому что у шлюхи не было молока. Он был обречен изначально. Характер передается сыну от матери, и он стал таким же, как она, получив в наследство все ее грехи.

За это, как всегда, расплатятся другие. Не будь он королем по праву рождения, он стал бы им по праву крови.

Империя еще молода: нужна железная воля, чтобы распространить ее на весь континент. Тьма окружала Кайлока. Он видел перед собой в черно-белом свете города, реки, дороги и людей. Линии складывались в картины его власти и могущества. Пришла весть о падении Камле. Кайлок видел теперь, что мысль о походе на Несс была ошибочной: сначала следует взять город Фальпорт. Все думают, что он теперь двинется на север, — тут-то он и захватит всех врасплох. Взяв Фальпорт, он не только получит флот, но и сумеет завоевать весь Юг.

Кайлок вдруг почувствовал, что у него разгорается лицо. Теплая зыбь коснулась его, и предчувствие опасности увлажнило язык. Он ждал, не испытывая недовольства либо страха.

Сидя в темноте с улыбкой на устах, он обдумывал предстоящую кампанию: куда направить полки, сколько наемников набрать, какие договоры заключить, а какие расторгнуть. Он намечал города и деревни, которые следует сровнять с землей, чтобы посеять в противнике страх и заставить его быстро сдаться. Всех женщин детородного возраста следует убивать на месте. Он не допустит, чтобы в годы его правления подросла новая вражеская армия.

За истекший час Кайлок покорился судьбе. Раз спасение больше не суждено ему, он погубит свою душу — но со славой.

Джек не мог вспомнить, каким ходом ему нужно идти. Потайную дверь он нашел достаточно быстро и даже зажег факел от печи, но в тесных затхлых коридорах тут же заблудился. Все стены казались одинаковыми, и каждый поворот обещал вывести наверх.

Время действовало против него. Кроп наверняка доложил хозяину, что Джек ожил, а Баралис, удостоверившись, что Джека в подвале нет, тут же побежит к Кайлоку. Джеку вспомнился случай у лестницы: нельзя допустить, чтобы Баралис опять подстерег его.

Упершись в очередной раз в кирпичную стену, Джек заставил себя остановиться и поразмыслить. Иначе чем потайным ходом ему к Кайлоку не попасть: идти по дворцу среди бела дня — это самоубийство, особенно теперь, когда вся стража начеку. Подышав глубоко, чтобы успокоиться, Джек попытался вспомнить, какой дорогой он шел с Таулом и остальными. Тщетно. Тогда он был так занят Кайлоком, так чувствовал его близость…

Вот оно. Нужно сосредоточиться на Кайлоке, на нити, связующей их обоих. Она приведет его к королю.

Не так-то легко сосредоточиться, когда время отсчитывает мгновения у тебя в голове. Все отвлекает: теснота, густой чад от факела, скачущие тени, каждая из которых напоминает Баралиса. Мгновения переходили в минуты, а беспокойство — в отчаяние. Джек швырнул факел на пол. Факел погас.

Темнота принесла ему облегчение. Не стало больше теней, не стало бесконечных коридоров, изобилующих неверными поворотами. Зрение стало ненужным, а все прочие органы чувств обострились. Слух, обоняние и осязание спешили восполнить недостаток образов. В первый раз Джек ощутил присутствие Кайлока в темноте. Сейчас тоже темно. Левому виску стало вдруг тепло. Тепло охватило щеку и спустилось к шее. Джек повернулся лицом к источнику тепла, и в ушах у него зашумело. Он ступил вперед, и шум усилился.

Джек скоро забыл, что вокруг темно. Он видел кожей. Кровь, приливая к ней, указывала путь не хуже стрелки компаса. Он не видел поворотов — он шел вслепую, руководимый нарастающим теплом.

Так, словно во сне, он дошел до лестницы. Он поднимался по ней, не боясь оступиться и не стараясь запомнить дорогу. Теперь уж недолго. Скоро кровь и чутье приведут его к двери Кайлока.

— И что же он, в полном здравии? — Баралис надел верхнее платье. Зелье уже действовало, укрепляя тело, проясняя ум и озаряя своим искусственным светом мир, полный острых лезвий.