Джулия Джонс - Чародей и дурак

Там они опустились на мокрый, покрытый лужами песок. Вокруг громоздились зеленые, бурые и белые камни. Из них сочилась вода, сквозь которую поблескивали жилы разных минералов. Крабы разбегались прочь, и какие-то странные насекомые с короткими ножками и плоским туловищем зарывались в песок. Грохот прибоя отдавался эхом в скалах, заглушая крики чаек.

Ум Джека оправлялся медленнее, чем тело. Он помнил бурю и то, как их несло в лодке по волнам, дальше же царил полный мрак.

— Что с нами случилось?

Таул, привалившись к скале, пожал плечами:

— Пара больших валов потопила лодку, а потом разнесла ее в щепки. Нас понесло по морю вместе с обломками.

Джек вспомнил веревку и содрогнулся.

— Для такого случая ты и привязал нас к лодке?

— Я знал, что мы рискуем потонуть, если перевернемся, но ты сам видел эту бурю, Джек. Она не унялась бы, пока не разнесла лодку. Что-то надо было делать — и я поставил на то, что мы разобьемся прежде, чем перевернемся.

— И всплывем наверх?

— Наверное. Я как-то не думал об этом, — устало ответил Таул.

Джек впервые заметил, как изнурен рыцарь, как опухло его покрытое синяками лицо. На лбу — глубокая царапина, еще одна, поменьше, — над губой. Штаны порвались на коленях и ляжках, камзол превратился в лохмотья, и в прорехах виднеется окровавленное тело. Таул, поймав взгляд Джека, улыбнулся.

— Ты бы на себя посмотрел.

— Даже и не подумаю. Весной я провел пару недель в халькусской тюрьме. До этого меня пожевала стая собак, и вид у меня был не слишком приглядный. Тогда-то я и овладел искусством на себя не смотреть.

Таул поднял к свету ободранную руку.

— Научи и меня как-нибудь.

Оба рассмеялись, хотя шутка была не такая уж смешная — надо же было как-нибудь отпраздновать то, что они остались живы.

Вскоре смех утих. Таул казался теперь Джеку как-то ближе. Во время всего их путешествия рыцарь представлялся Джеку безупречным: не было ничего, что бы Таул не знал о лошадях, оружии, дорожных навыках и врачебной науке. Его совершенство порой казалось чрезмерным. Теперь же, признавшись, что привязал их к лодке не по трезвому расчету, а с отчаяния, он стал словно бы ближе.

— А «Чудакам-рыбакам» повезло, — заметил Таул.

— Это в чем же? — Джек отыскивал среди морского песка и гальки местечко, чтобы прилечь.

— Мы были ближе к Ларну, чем полагали. Вокруг этого острова лежат сплошные рифы и мели — просто чудо в такую-то бурю, что судно не село на камни.

— Просто мы вовремя убрались с корабля, — рассеянно ответил Джек, думая уже о другом.

Итак, они на Ларне. Это, впрочем, неудивительно — где же еще они могли оказаться? Правда, раньше он не задумывался о своем местонахождении. Какой-то берег, скалы да море — вот и все, что он воспринимал.

Теперь все стало казаться ему другим — воздух как будто стал холоднее, свет — резче, а мокрый песок обратился в грязь.

— Как по-твоему, они знают, что мы здесь?

Таул пристально посмотрел на Джека.

— А как по-твоему?

— У меня нет шестого чувства, Таул, — с внезапным раздражением ответил Джек. — Ночное колдовство я просто почуял, ощутил его на вкус — однако я не провидец и хрустального шара у меня нет.

— Не сердись, Джек. Я ведь ничего в таких вещах не понимаю.

— Я тоже.

Они оба нуждались в отдыхе.

— Ты, часом, ничего не спас из того, что было в лодке?

— Ничего. Мы лишились всех припасов. Только мой нож и уцелел.

— Что ж мы будем делать?

— Положимся на то, что они не знают о нашей высадке. Если это они вызвали ночью бурю, то скорее всего думают, что мы погибли. Лучшее, на что мы способны, — это переждать здесь до середины ночи, а потом захватить их врасплох. Давай-ка поспим немного, а когда стемнеет, взберемся вверх.

Джек кивнул, удивляясь своему наружному спокойствию — внутри тяжелой глыбой лежал страх. Он только сейчас стал понимать, что Ларн, пророчество и его предназначение — не просто сказка из тех, что слушают вечером у камелька. Все это существует на самом деле.

Хват, идя по коридорам дворца, не мог отделаться от навязчивого чувства, что все это уже видел. Гамил вел его за собой быстро, как беспокойный охотничий пес, но Хват все-таки успевал смотреть по сторонам. И обстановка дворца стала казаться ему знакомой до боли.

Золотые урны, мраморные статуи, картины, гобелены, драгоценные реликвии — он определенно видел все это раньше.

Мимоходом он потрогал золотую урну в стенной нише. Она не была теплой на ощупь, как полагалось бы золотой вещи. Надо проверить. Хват достал из-за пазухи свою штопальную иглу и завопил что есть мочи:

— Крысы!

Пока Гамил в панике скакал из стороны в сторону. Хват поцарапал урну иглой. Так он и думал: внизу простой металл.

— Никаких крыс тут нет. — Гамил смазал Хвата по уху. — Чего орешь?

— Я мог бы поклясться, что видел двух. — Хват спрятал иглу в рукаве. — Здоровые такие.

Гамил, досадливо хмыкнув, схватил Хвата за полу и потащил за собой.

— Попробуй только выкинуть что-то подобное с его преосвященством — и вылетишь из дворца без языка.

Хват постарался принять покаянный вид. Они прошли по высокой галерее, спустились на один пролет вниз и оказались в мраморном коридоре, в торце которого виднелись двойные двери. Хват, который ради такого случая переоделся в свое лучшее платье, оправил камзол и проглотил комок в горле. Гамил хотел уже постучать, но Хват удержал его.

— Еще вопрос, приятель, до того как мы войдем.

— Ну, что еще? — весьма настороженно отозвался Гамил.

— Все эти дворцовые диковины — урны, статуи и прочее, — они ведь настоящие?

— Разумеется. Все это собиралось здесь веками. Этим вещам нет цены. Рорнские церковные сокровища уступают только силбурским.

— Гм-м. Весьма любопытно. Ладно, стучите.

Гамил, испепелив его взглядом, еле слышно постучал в дверь.

— Войдите! — послышался приглушенный голос.

Они вступили в великолепный золотой чертог. В высокие цветные окна лился свет, и ковры на мраморном полу были пальца в два толщиной.

— Ваше преосвященство, вот тот юноша, о котором я с вами говорил. Я обещал, что вы уделите ему три минуты вашего времени.

Хват вышел вперед. Он, как и все в Рорне, знал архиепископа в лицо — тот не пропускал ни одного торжественного шествия. Тавалиск, облаченный в желтые и кремовые шелка, шуршал, что твой король.

— Право же, это странно, Гамил. Вы помешали мне доесть моих леммингов.

— Виноват, ваше преосвященство. Если вы предпочитаете, я…

Архиепископ махнул унизанной кольцами рукой:

— Нет, нет. Я поговорю с мальчиком теперь же. Как бишь тебя звать? Сват?

— Хват.

— Отлично. Можешь идти, Гамил.

— Но, ваше преосвященство…

— Ступай. Я уверен, что юный Сват хочет поговорить со мной наедине. — Тавалиск благосклонно улыбался мальчугану.