Ханнес Бок - Черное колесо

Но в глазах, которые я любил больше всего, слезы, хотя губы, которые я любил, улыбаются. И я услышал вздох:

– Однажды ты узнаешь… ты найдёшь меня, дорогой!

Шепчущее эхо всех поющих звёзд!

Я пришёл в себя. Буря утихла. Сквозь разрывы в тучах светило солнце. Вода и воздух были тёплые, но после сна неприятные, как выдохшееся пиво. Мы с Деборой плыли на брусе, и мне было всё равно. Я закрыл глаза, чтобы снова увидеть тьму и исчезнувшее лицо, услышать песнь, но не смог найти их. Всего лишь сон.

Течение прибило нас к группе маленьких островков. Я был заинтересован – и то чуть-чуть – лишь в одном: нужно было высадить Дебору на одном из них. О себе я не беспокоился. Пен умерла, и с ней ушло все.

Мы выбрались на остров. Два дня и две ночи, рассказывала мне впоследствии Дебора, я был без сознания. Она заботилась обо мне. В беспамятстве я много бредил, она соединила обрывки бреда. И когда я пришёл в себя, она знала о том, что произошло на борту «Сьюзан Энн», не меньше меня.

Или даже больше!

Я был удивлён и разгневан тем, что мир не исчез со смертью Пен. Он продолжал существовать, и я ненавидел его за это. Я был почти голым и обгорел бы, если бы Дебора не засыпала меня песком и не накрыла обрывками одежды. Поблизости оказался Малый остров Пальм, тот самый, на котором ловцы губок нас впоследствии подобрали. Тогда я не знал, как он называется, но видел на нём рощицы. Я убедил Дебору оседлать большой обломок ствола и поплыл рядом с нею.

Моя зажигалка дала нам возможность развести костёр, и какое-то время мы жили на кокосах и воде. Изредка нам удавалось поймать краба.

Я был мрачен и общался с Деборой не больше, чем крабы, которые бегали по песку при свете луны, подняв, как перископы гномов, на тоненьких стебельках свои крошечные чёрные глаза. Дебора никак не могла привыкнуть и к маленьким крабам, и к большим «пальмовым ворам», которые по ночам шуршали вокруг костра и со стуком сбрасывали с пальм кокосы, как раз когда она засыпала.

Большую часть времени она смотрела на море и подавала дымовые сигналы несуществующим кораблям, а также разглядывала две нитки драгоценностей, которые зашила в пояс. Когда она упрекнула меня в отсутствии интереса к подаче сигналов, я ответил, что это дьявольский мир, в котором нет ни капли справедливости, иначе Пен не отобрали бы у меня, и, что касается меня, то корабли могут вообще не являться за нами. К тому же, мрачно добавил я, если Деборе предназначено спастись, она будет спасена, и, пожалуйста, забудьте о моём существовании.

Но как фиванские монахи вынуждены были общаться с духами, так и я вынужден был разговаривать с ней, когда она пыталась утешить меня тем, что, по её мнению, превосходило всякую меру щедрости, – она предложила мне половину своих богатств.

Я выпалил.

– Оставьте себе это барахло! Пен умерла! Майк умер. Мир – это сплошной зелёный яд. А на этот хлам, – я оттолкнул её руку, – нельзя купить противоядие.

Она спокойно ответила, укладывая ценности назад в пояс:

– Противоядие – это тоже яд. От него вас вырвет, и вы будете здоровы.

Я сказал:

– Бенсон был сумасшедший. Он довёл Майка и Сватловых, леди Фитц и Бурилова до безумия. Он завёл «Сьюзан Энн» в смертельную западню и погубил её! Он подверг свои жертвы опасности, которая погубила их. Из любви и верности Пен осталась и погибла вместе с ним! Вот что любовь и верность делают с человеком в этом грязном мире! А у меня – ни царапины, как и у вас, – с ненавистью сказал я. – Почему? Какой в этом смысл?

– Нельзя обвинять Всемогущего, не зная всего.

– Но я знаю все!

– Неужели?

– Вероятно, вы хотите сказать, что Бенсон не был безумен, что он не знал о безымянном корабле и чёрном колесе, пока нас не принёс к ним ураган. Что он не подложил сокровища на остров Рафферти. Что Ирсули и её призрачные спутники использовали его, чтобы разорвать то, что привязывало их к этому миру. Что сейчас все они вместе с Ирсули наслаждаются плодами своей работы. Ведь так?

Она ответила:

– Провидение направляет наши судьбы. Все предопределено. Вы думаете, что можете делать всё, что угодно, в любой ситуации, но не вы создаёте ситуацию. Бог создаёт её. Мы лишь орудия в руках Всемогущего – поэтому вы и были спасены.

– Значит, я – Божье орудие?

– Вы должны рассказать ждущему миру о том, что видели. Как и предопределено, это вызовет цепь последствий и продвинет вперёд непостижимый план Господа.

– Вероятно, вас тоже пощадили из-за незавершённой работы?

– Да! Я должна принести моему Алеку плоды своей добродетели, показать ему, что языческий обычай, из-за которого я пострадала, неправедный.

Я сухо рассмеялся:

– Расскажите все это тем, кто нас подберёт, и вас навсегда упрячут в сумасшедший дом.

– Всё равно я расскажу.

– Если вам предопределено попасть в психобольницу, – сказал я, – драгоценности у вас отберут, чтобы оплатить лечение. Как же вы тогда что-нибудь докажете Алеку?

Об этом она не подумала. Я продолжал:

– Я врач, и могу подтвердить ваше безумие. Его вызвали шок кораблекрушения, печаль из-за гибели её милости, трудности на этом острове, и мало ли что ещё. И я это сделаю – если вы не будете придерживаться истории, которую я сочиню.

Она спросила:

– Почему?

– Мы не можем рассказать, что произошло. Что Бенсон сошёл с ума и погубил свой корабль и всех на нём. Он мёртв, и теперь причина его смерти не важна. Правда никому не поможет. Те совпадения, те исключительные события, что произошли на борту «Сьюзан Энн», кажутся невероятными даже мне, а ведь я был их свидетелем! Как же воспримут правду те, кто не видел их? Решат, что мы лжём, чтобы что-то скрыть. Если эти драгоценности подлинные, они стоят очень дорого. Они могли принадлежать леди Фитц, и вполне возможно, что мы вывели из строя все лодки, кроме одной, повредили корабль, а сами уплыли, увозя это богатство.

Нет, Дебора, мы просто расскажем, что «Сьюзан Энн» была отремонтирована после первого урагана и уничтожена вторым. Пен хотела спасти доброе имя своего отца. Давайте же сделаем для неё хотя бы это.

Она сказала упрямо:

– Мы должны сказать правду. Если вы солжёте другим, солжёте и себе! А пока вы лжёте самому себе, вы никогда не узнаете, что произошло на самом деле! Вы хотите мира в душе, но никогда не найдёте его, если не скажете правду. Предначертано, чтобы вы сказали правду и тем самым успокоили свою душу. Зачем ждать? Разве в святом писании не сказано, что то, что бросаешь в воду, возвращается к тебе? Бросьте вашу правду.

Но я был не менее упрям, чем она. Потребовалось три дня и три ночи, чтобы сломить эту кальвинистскую скалу. Принять решение Деборе помогла возможная конфискация драгоценностей.

Нас нашли ловцы губок, наши ложные свидетельства были приняты, и мы расстались.