Том Арден - Султан Луны и Звезд

Подобные страсти, прямо скажем, для калифа были нетипичны, но именно такие эмоции у него вызывала одна только мысль о прорицателе Эвитаме.

Эли Оли Али поспешил разрядить накалившуюся атмосферу. Сильно покраснев и дрожа с головы до ног, он поклонился калифу в ноги и коротко поведал о смерти прорицателя.

Наступила тягостная пауза.

Эли Оли Али, закрывший лицо руками, опасливо выглянул в щелочку между ладонями.

Визирь стоял с каменным лицом. Калиф побагровел и раздулся так, что казалось, что он сейчас лопнет. Его заклятый враг... мертв?! Караван-сарай... стерт с лица земли?!

Калиф дико закричал.

В этом крике была не только ярость, переполнявшая сердце Омана с того мгновения, как город захватили уабины, — в нем было отчаяние, копившееся все годы подряд со времени исчезновения джинна Джафира. Все, все смешалось в этом крике — и горечь изнывания под игом старшего брата, и переживания за судьбу горячо любимой дочери, и боязнь того мгновения, когда султан потребовал бы руки Бела Доны для своего сына, Бесспорного Наследника.

Мать-Мадана в страхе вскочила. Сводник испуганно втянул голову в плечи. Визирь Хасем стал стараться успокоить обезумевшего от горя владыку. На самом деле, будь на месте калифа человек рассудочный, такой человек первым делом поинтересовался бы, не осталось ли чего после смерти прорицателя — свитка, лампы или хотя бы каких-то оброненных перед кончиной слов, "езонно было бы ухватиться за любую соломинку, с помощью которой была надежда избавиться от страшного заклятия Эвитама. Но калиф не в силах был подумать ни о чем, кроме того, что прорицатель мертв. Ему казалось, что теперь не осталось ни малейшей надежды на избавление дочери от заклятия, что она больше никогда не обретет целостности. Ярость калифа сменилась отчаянием, и он только визжал и осыпал сводника обвинениями, называя его то злодеем, то лжецом, то изменником. Визирь щелкнул пальцами.

— В темницу его!

Его приказы в подобных случаях не оспаривались, но калиф воспротивился. Он стал кричать, что этому грязному метису не место даже в самой зловонной из дворцовых темниц.

— Пусть его поколотят палками, а потом пусть вышвырнут на улицу. Там ему самое место, и этой мерзкой старухе тоже! Но сначала отбери у него перстень с моей печатью!

— Ваше владычество, нет! — взвизгнул Эли Оли Али, извиваясь в крепких руках стражников. Он болтал в воздухе жирными ногами, он никак не мог взять в толк, что же такое творится! Разве он заслужил такое обращение? Ведь ему полагалась награда! — Я принес тебе вести, владыка! Ты говорил... ты говорил, что порадуешься даже намеку! Разве эта весть — не больше волоска из бороды прорицателя, не больше ниточки из ткани его платья?!

— Отобрать у него перстень с печатью, я сказал! С этого мгновения моим придворным сводником станет Каска Далла!

— Ти-вить! Ти-ву-у-у!

— Ой, поглядите-ка! Это же Боб-Багряный!

— Боб Багряный! — вскрикнула старушка, очнувшись от дремоты. С тех пор как они отъехали от таверны в Вендаке, она слушала — и, казалось, не без удовольствия, — как ее компаньонка, жалкое одноглазое создание, вполголоса читает роман, сжимая в руках затрепанный томик. И вот теперь старушка прижала руку к груди, а ее спутница вытаращила единственный глаз, и они вдвоем уставились на молодую даму, сидевшую в дилижансе напротив них. Она-то и произнесла эти необдуманные, крайне опрометчивые слова. Лишь через несколько мгновений старуха и ее спутница осознали, что восклицание молодой женщины относилось всего лишь к замеченной ею птичке на ветке у дороги.

— Барышня, — произнесла старуха укоризненно и надменно, со знанием дела, — разве вы не знаете, что нет ничего более безнравственного, чем упоминать — даже упоминать! — об этом злобном создании!

— О чем? Об этой пичуге? — переспросил молодой мужчина с большими оттопыренными ушами, сидевший рядом с женщиной.

Старушке он показался глуповатым простолюдином, и, к ее великому неудовольствию, затем принялся подражать трели птицы и радостно ухмыляться. В конце концов его спутница тоже разулыбалась и шутливо поддела его локтем.

Старуха брезгливо скривилась.

— Я имею в виду, — проговорила она с натянутой сдержанностью, — о притче во языцех, о самом наглом разбойнике с большой дороги из тех, что когда-либо бесчинствовали на просторах нашей империи. С того дня, как судьба уготовала мне встречу с ним, я никак не могу оправиться, и никогда не оправлюсь, никогда в жизни! Ничто не способно более оскорбить слух добропорядочного человека, чем упоминание этого ненавистного имени! Уверена, наш друг, лицо духовного звания, непременно согласится со мной, — добавила старушка, улыбнувшись толстяку-монаху, который подсел в дилижанс в Вендаке.

— О, воистину так, досточтимая госпожа, — подтвердил монах, пошевелив похожими на сардельки пальцами, сплетенными на внушительном животе. — Воистину так, барышня, — присовокупил он, строго взглянув на молодую женщину.

— Барышня? — проговорила она и вытянула руку. На пальце сверкало золотое обручальное кольцо. — Да будет вам известно: я — замужняя женщина.

Не сказать, чтобы это было сказано так уж заносчиво, но уж гордо — это точно. С этими словами женщина прижалась к, своему спутнику, а тот смущенно зарделся, усмехнулся и поправил белый парик, который ему явно очень мешал.

— Хмф! — фыркнула старуха, словно бы усомнилась в том, что заявление о том, что эти двое состоят в законном браке — правда. Она опустила голову (ее подбородок при этом уткнулся в складки своих многочисленных повторений) и дала компаньонке знак продолжать чтение. О, если бы она знала, что в Зензане все так гадко, она бы ни за что не отправилась навестить свою кузину Мейзи. Сначала встреча с жутким разбойником, потом война! Подумать только — война! Старуху разбила опасная лихорадка, но как только она немного поправилась, никто на свете — и даже Мейзи — не смог бы удержать ее в этой проклятой богами стране.

И вот теперь, похоже, ей предстояло снова страдать. Разве в Эджландии ей, порядочной, высокородной даме, пришлось бы путешествовать в обществе этой простушки с масляно-желтыми кудряшками и ее так называемого супруга с идиотской ухмылочкой и огромными торчащими ушами? Что за люди! Неужели они полагали, что кого-то могут обмануть, нарядившись в дешевые тряпки, похожие на богатые наряды? Явно это были чьи-то слуги — в лучшем случае. И почему их только пустили внутрь, недоумевала старуха. Могли бы преспокойно разместиться на запятках. Только присутствие монаха действовало на старуху умиротворяюще. Она вообще всегда чувствовала себя спокойнее рядом со священнослужителями.