Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина

Он резко встал, стараясь стереть с лица обиженную гримасу. Нагревшиеся от очага складки его платья обожгли его там, где коснулись кожи.

– Я прошу лишь об одном, – отрывисто сказал он. – Вы знаете Майтанета. Быть может, вы – единственный, кому он доверяет. Просто спросите его о молодом жреце, Паро Инрау, который спрыгнул с галереи в Хагерне пару месяцев тому назад. Спросите, правда ли это, что Инрау убили его люди. Спросите, было ли им известно, что этот юноша – шпион.

Пройас смотрел на него пустым взглядом человека, готового обратиться к ненависти.

– Чего ради я должен это делать, Ахкеймион?

– Ради того, что когда-то вы меня любили.

И, не говоря более ни слова, Друз Ахкеймион развернулся и вышел, оставив двух знатных айнрити молча сидеть у огня.

На улице сырой ночной воздух вонял тысячами немытых тел. Священное воинство…

«Погибли… – думал Ахкеймион. – Все мои ученики погибли».

– Ты снова недоволен, – сказал Пройас маршалу. – Чем на этот раз? Тактикой или несоблюдением приличий?

– И тем, и другим, – холодно ответил Ксинем.

– Понятно.

– Спроси себя, Пройас, хоть раз отложи в сторону свою писанину и спроси себя начистоту – те чувства, что ты сейчас испытываешь – вот сейчас, в этот момент, – они праведные или злые?

Пройас всерьез задумался.

– Вообще-то я никаких чувств не испытываю.

В ту ночь Ахкеймиону приснилась Эсменет, гибкая и буйная, а потом Инрау, кричащий из Великой Тьмы: «Они здесь, бывший наставник! Они появились таким образом, что ты и не заметишь!»

Но потом, неизбежно, под этими снами зашевелились иные – древние, седые кошмары, которые всегда вздымали свои жуткие головы, раздвигая ткань меньших, более свежих переживаний. И Ахкеймион очутился на поле Эленеота. Он уносил изрубленное тело великого верховного короля прочь от шума битвы.

Голубые глаза Кельмомаса смотрели умоляюще.

– Оставь меня! – прохрипел седобородый король.

– Нет… Кельмомас, если ты умрешь, значит, все потеряно!

Но верховный король улыбнулся разбитыми губами.

– Видишь ли ты солнце? Видишь, как оно сияет, Сесватха?

– Солнце садится, – ответил Ахкеймион. По его щекам текли слезы.

– Да! Да. Тьма He-бога – не всеобъемлюща. Боги еще видят нас, дорогой друг. Они далеко, но я слышу, как они скачут в облаках. Они зовут меня, я слышу.

– Ты не можешь умереть, Кельмомас! Ты не должен умирать!

Верховный король покачал головой. Из его глаз, непривычно ласковых, текли слезы.

– Они меня зовут. Они говорят, что мой конец – это еще не конец света. Они говорят, теперь эта ноша – твоя. Твоя, Сесватха.

– Нет… – прошептал Ахкеймион.

– Солнце! Ты видишь солнце? Чувствуешь, как оно греет щеки? Какие открытия таятся в самых простых вещах. Я вижу! Я так отчетливо вижу, каким я был злобным, упрямым глупцом… И как я был несправедлив к тебе – к тебе в первую очередь. Ты ведь простишь старика? Простишь старого дурня?

– Мне нечего прощать, Кельмомас. Ты многое потерял, много страдал…

– Мой сын… Как ты думаешь, он здесь, Сесватха? Как ты думаешь, приветствует ли он меня как своего отца?

– Да… Как своего отца и как своего короля.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал, – спросил Кельмомас голосом, хриплым от отцовского тщеславия, – что мой сын некогда пробрался в глубочайшие подземелья Голготтерата?

– Рассказывал. – Ахкеймион улыбнулся сквозь слезы. – Рассказывал, и не раз, старый друг.

– Как мне его не хватает, Сесватха! Как мне хочется еще раз очутиться рядом с ним!

Старый король некоторое время плакал. Потом глаза его расширились.

– Я его вижу, вижу так отчетливо! Он оседлал солнце и едет рядом с нами! Скачет через сердца моего народа, пробуждает в них восторг и ярость!

– Тс-с… Побереги силы, мой король. Сейчас придут лекари.

– Он говорит… говорит такие приятные вещи. Он утешает меня. Он говорит, что один из моих потомков вернется, Сесватха, – что Анасуримбор вернется…

Тело старика сотрясла дрожь, так, что он брызнул слюной сквозь стиснутые зубы.

– Вернется, когда наступит конец света.

И блестящие глаза Анасуримбора Кельмомаса II, Белого Владыки Трайсе, верховного короля Куниюрии, сделались тусклыми и неживыми. Вечернее солнце вспыхнуло в последний раз, угасло, и сверкающие бронзовые доспехи норсирайцев потускнели во мраке Не-бога.

– Наш король! – воскликнул Ахкеймион, обращаясь к угрюмым рыцарям, столпившимся вокруг. – Наш король умер!

Она невольно гадала, насколько приняты такие игры тут, на Кампозейской агоре.

Эсменет стояла к нему спиной, но тем не менее чувствовала его оценивающий взгляд. Она провела пальцами вдоль подвешенного к крыше ларька пучка мяты-орегано, как бы проверяя, хорошо ли он высушен. Потом наклонилась, зная, что ее белое льняное платье, традиционная хаса, выставит напоказ ее попку и раскроется на боку, продемонстрировав незнакомцу ее голое бедро и правую грудь. Хаса представляла собой не более чем длинный прямоугольный кусок ткани с замысловато расшитым воротом, перехваченный в поясе кожаным ремешком. Обычно такие платья носили в жаркие дни жены свободных людей, но пользовались они популярностью и у проституток – по причинам очевидным.

Однако она теперь не проститутка. Она…

Эсменет теперь и сама не знала, кто она такая.

Кепалорские рабыни-наложницы Сарцелла, Эритга и Ханса тоже заметили этого человека. Они хихикали над лотком с корицей, делая вид, что выбирают палочки подлиннее. Не в первый раз за этот день Эсменет поймала себя на том, что презирает их, как презирала, бывало, своих товарок в Сумне – особенно тех, что были моложе ее.

«Он смотрит на меня! На меня!»

Это был на редкость красивый мужик: белокурый, при этом чисто выбритый, широкогрудый, в одной лишь голубой льняной юбочке с золотыми кистями, которые липли к его потным бедрам. Судя по татуировкам, покрывавшим его руки, это был какой-то офицер из эотской гвардии императора. Но Эсменет его совсем не знала.

Они встретились совсем недавно – она была с Эритгой и Хансой, он – с тремя своими товарищами. Ее притиснули к нему в давке. От него пахло апельсиновой кожурой и соленым от пота телом. Он был высокий: ее глаза находились на уровне его ключиц. Было в нем нечто такое, что заставило ее подумать о несокрушимом здоровье. Она подняла голову и, сама не зная почему, улыбнулась ему, застенчиво, но понимающе.

Потом опомнилась, покраснела и, взбудораженная и растерянная, оттащила Эритгу с Хансой в тихий переулок, где не было никого, кроме праздных зевак, прогуливающихся вдоль прилавков с пряностями, заставленных лотками и увешанных гирляндами пахучих трав. Аромат пряностей был куда приятнее вони толпы, но Эсменет обнаружила, что ей не хватает запаха незнакомца.