Тэд Уильямс - Трон из костей дракона

— Слушайте меня! — крикнул принц. — Наббан в лице барона Дивисаллиса задал непростые, но справедливые вопросы, и я отвечу на них, — он бросил на барона ледяной взгляд. — У меня нет никакого желания быть королем, барон. Мой брат тоже знал это и тем не менее захватил меня, убил два десятка моих людей и бросил меня в подземелье. — Он снова взмахнул закованной в наручник рукой. — За это — да, я действительно хочу отмщения, но если бы Элиас правил хорошо и справедливо, я пожертвовал бы местью ради блага всего Светлого Арда и особенно моего Эркинланда. Что касается примирения… боюсь, что это невозможно. Элиас стал недоверчивым и вспыльчивым; некоторые говорят, что временами он впадает в безумие.

— Кто говорит? — требовательно спросил Дивисаллис. — Лорды, чьи спины согнуты под его, надо признать, тяжелой рукой? Мы говорим здесь о возможности войны, которая разорвет жизнь наших народов, как гнилую тряпку, и прольет реки крови. Тяжким позором будет, если такая война начнется из-за слухов.

Джошуа откинулся назад и, подозвав пажа, прошептал ему распоряжение. Мальчик прямо-таки вылетел из зала.

Встал мускулистый бородатый человек в белых мехах с серебряной цепочкой на груди.

— Если барон забыл, кто я такой, я напомню ему, — сказал он, чувствуя себя явно смущенным, — Этельферт, лорд Тинсетта, вот кто я. Собственно, вот что я хотел бы сказать: если мой принц говорит, что король потерял разум, что ж, мне довольно его слова. — Он нахмурился и сел.

Встал Джошуа, прямой, как серая стрела.

— Спасибо тебе, лорд Этельферт, за твои добрые слова. Но, — он обвел глазами собрание. Все, притихнув, ловили каждое его слово, — никто не должен сейчас считаться с моими словами или со словами моих вассалов. Вместо того я представлю вам человека, в чье ближайшее знакомство с нравами и привычками Элиаса трудно будет не поверить. — Он протянул руку к ближней к нему двери, той, через которую исчез паж. Мальчик немедленно появился вновь. За его спиной в дверях появились две фигуры. Одна из них была леди Воршева. Другая, в одежде небесно-голубых тонов, прошла мимо нее к озерцу света у настенного канделябра.

— Мои лорды, — сказал Джошуа. — Принцесса Мириамель, дочь Верховного короля!

А Саймон, раскрыв рот, смотрел на ореол золотистых волос, видневшийся под вуалью и короной, и — о, такие знакомые черты! — похолодел от страшной догадки. Он хотел было встать, как это уже сделали остальные, но колени его ослабли, и он рухнул обратно в кресло. Как? Почему? Так вот в чем был ее секрет — отвратительный, предательский секрет!

— Мария… — пробормотал он, и когда она села в кресло, которое уступил ей Гвитин, принимая его жест со строгим, изящным кивком, а все остальные последовали ее примеру, обмениваясь громкими, удивленными возгласами, Саймон наконец вскочил на ноги.

— Ты, — сказал он Бинабику, хватая маленького человека за плечо. — Ты… ты знал?!

Тролль, казалось, хотел что-то сказать, но потом поморщился и пожал плечами. Саймон посмотрел вперед, через море голов, и увидел, что Мария… Мириамель… смотрит на него печальными, широко раскрытыми глазами.

— Проклятье! — прошипел он, потом повернулся и опрометью бросился вон из зала, чувствуя, что глаза его наполняются постыдными для мужчины слезами.

— На, паренек, — сказал Таузер, подталкивая через стол новую бутыль. — Ты прав, как никогда. От них одни неприятности, всегда так было, и вряд ли когда это переменится.

Саймон искоса посмотрел на старого шута, который в данный момент казался ему вместилищем всей земной мудрости.

— Они пишут человеку письма, — сказал он и сделал большой глоток. — Лживые письма. — Он шваркнул кружкой об стол и долго смотрел, как плещется вино, угрожая пролиться.

Таузер прислонился спиной к стене своей похожей на ящик комнаты. Он был в холщевой нижней рубахе и не брился день или два.

— Они действительно пишут такие письма, — согласился он, мрачно кивая обросшим белой щетиной подбородком. — Иногда они еще лгут о вас другим леди.

Саймон сморщился, подумав об этом. Она-то наверняка именно так и сделала и рассказала всяким там высокородным дамам о глупом судомое, который плыл с ней в одной лодке по Эльфевенту. Эта история наверное развеселила весь Наглимунд.

Он сделал еще глоток и почувствовал, что кислый вкус возвращается, наполняя его рот желчью.

Таузер пытался встать на ноги.

— Смотри, смотри, — сказал старик, подходя к массивному деревянному сундуку и погружаясь в поиски чего-то. — Проклятие, я точно знаю, что это где-то здесь!

— Я должен был догадаться, — бранил себя Саймон. — Она написала мне записку. Откуда служанке знать, как писать правильно, лучше, чем я.

— Ну вот, теперь, конечно, она здесь, эта будь-она-проклята лютневая струна!

— Но, Таузер, она ведь написала мне записку — она написала: да благословит меня Бог! Назвала меня другом!

— Что? Да, это прекрасно, паренек, прекрасно. Это как раз такая девушка, какая тебе нужна, не какая-нибудь капризная неприступная леди! Уж она-то не будет смотреть на тебя сверху вниз, как та, другая! Ах, вот оно где!

— Ась? — Саймон потерял нить разговора. Ему-то казалось, что они говорили только об одной девушке — этой архипредательнице, этой притворщице Марии… Мириамель-Марии… Что же, это все не имеет никакого значения, вот так.

Но она спала на моем плече. Смутно, пьяно он вспомнил теплое дыхание на щеке и почувствовал пронзительную боль утраты.

— Посмотри-ка на это, парень, — Таузер, покачиваясь, стоял над ним, протягивая что-то белое. Саймон озадаченно моргнул.

— Что это? — спросил он, и голос прозвучал немного отчетливее, чем прежде.

— Шарф. Для холодной погоды. Видишь? — Старик показал согнутым пальцем на серию странных значков, вывязанных по белому темно-синей ниткой. Форма этих рун напомнила Саймону о чем-то, что коснулось глубоко запрятанного пульсирующего холода даже через винный туман.

— Что это такое?

— Руны Риммергарда, — объяснил старый шут, рассеянно улыбаясь. — Они читаются как Круин — мое настоящее имя. Это связала девушка, она связала этот шарф. Для меня. Когда я сопровождал моего дорогого короля Джона в Элвритсхолл. — Неожиданно старик заплакал, медленно нащупывая путь к столу, чтобы рухнуть наконец в твердое кресло. Через несколько минут всхлипывание прекратилось, и слезы застыли в его покрасневших глазах, как лужи после грибного дождя. Саймон ничего не стал говорить.

— Я должен был жениться на ней, — выговорил наконец Таузер. — Но она не хотела оставлять свою страну — не хотела ехать в Хейхолт. Боялась поселиться в чужом замке, вот оно как, боялась оставить свою семью. Она умерла много лет назад, бедная моя девочка. — Он громко шмыгнул носом. — А как я мог покинуть моего дорогого короля Джона?