Тэд Уильямс - Трон из костей дракона

Ветер пронизывал насквозь мокрую рубашку. Саймон поднял свое снаряжение и двинулся к Главным воротам.

Пробираясь через размокший от дождя внутренний двор, мимо группы стражников в плотных шерстяных плащах, которые шли сменить часовых, юноша думал, что, кажется, все краски вытекли из Наглимунда вместе с дождевой водой. Засыхающие деревья, серые плащи стражников Джошуа, темные рясы священников — все казалось изваянным из камня, даже торопливые пажи были всего лишь статуями, получившими кратковременную жизнь, но в конце концов обреченные на неподвижность.

Саймон с некоторым удовольствием забавлялся этими мрачными рассуждениями, когда внезапная вспышка цвета на дальней стороне двора привлекла его внимание. Яркость мелькнувших красок была такой же вызывающей, как зов трубы в тихий вечер.

Сверкающие шелка принадлежали трем молодым женщинам, которые появились из сводчатого прохода и со смехом понеслись через открытый двор. На одной было красное с золотом платье, другая отливала золотисто-желтым, как поле скошенного сена; третья была в длинном блестящем платье голубино-серого и голубого тонов. Менее чем через секунду он узнал в последней Мириамель.

Он уже шел по направлению к удаляющейся троице, прежде чем понял, что собственно собирается сделать; через мгновение, когда они исчезли в длинной колоннаде, перешел на рысь. Звук их голосов дразнил его, как особенно соблазнительный запах дразнит ценного мастиффа. Сделав тридцать длинных шагов, он поравнялся с ними.

— Мириамель! — сказал он, и это получилось у него так громко, что леди остановились в изумлении и замешательстве. — Принцесса!

Когда она обернулась, он сделал еще несколько шагов. Узнавание сменилось на ее лице другим чувством, чувством, которое он принял за жалость.

— Саймон? — спросила она, но в глазах ее не было сомнения. Они стояли на расстоянии трех-четырех аллей, глядя друг на друга, словно через глубокий каньон. Некоторое время они молча смотрели, причем каждый надеялся, что другой перекинет через пропасть мост надлежащей репликой. Потом Мириамель коротко и тихо сказал что-то своим спутницам. Саймон не разглядел их лиц, заметив только явное неодобрение, отразившееся на них. Парочка поспешно попятилась, потом дамы повернулись и отошли немного вперед.

— Мне… мне кажется странным не называть вас больше Мария… принцесса, — Саймон посмотрел вниз, на забрызганные грязью сапога, на штаны, покрытые зелеными пятнами от травы, и вместо стыда, которого следовало бы ожидать, почувствовал что-то вроде странной, свирепой гордости. Может, он и мужлан, но по крайней мере честный мужлан.

Принцесса быстро оглядела его, оставляя лицо напоследок.

— Извини меня, Саймон. Я лгала тебе не потому, что хотела, а потому что должна была. — Она разжала пальцы, сделав быстрый беспомощный жест. — Извини.

— Не… не надо извиняться, принцесса. Просто… просто… — Он подыскивал слова, сжимая ножны так, что побелели костяшки пальцев: — Просто все это кажется мне странным.

Теперь он оглядывал ее. Он нашел красивым ее платье — и решил, что узкие зеленые полоски на нем, наверное, символ упрямой преданности ее отцу, — и все это присоединилось к Марии, которую он помнил, и что-то отняло у нее. Ему пришлось признать, что выглядит она хорошо. Прелестные тонкие черты ее лица были теперь заключены в драгоценную оправу, подчеркивающую их достоинство. В то же время что-то ушло от нее, что-то смешное, земное и небрежное, что было в Марии, разделявшей с ним тяготы путешествия по реке и страшную ночь на Переходе. Немногое могло напомнить ему об этом в ее смягчившемся лице; только слабый намек в прядях коротко остриженных волос, выбивавшихся из капюшона.

— Вы красили волосы в черный цвет? — спросил он наконец.

Она застенчиво улыбнулась.

— Да. Задолго до того, как убежать из Хейхолта, я придумала, что нужно сделать. Я обрезала волосы — они были очень длинные, — добавила она с гордостью, — и женщина из Эрчестера сделал из них парик, а Лилит доставила его мне. Он был выкрашен в черный цвет, так что я могла наблюдать за людьми, окружавшими отца, слушать разговоры, которые я бы не могла услышать иначе, при этом оставаясь неузнанной. Я хотела понять, что же на самом деле происходит.

Саймон, несмотря на чудовищную неловкость, которую он чувствовал, был совершенно восхищен хитростью девушки.

— Но почему вы следили за мной? Какое значение я имел для вас?

Принцесса продолжала нервно сплетать и расплетать пальцы.

— Я не собиралась следить за тобой, во всяком случае первое время. В церкви я просто слушала спор моего отца и дяди. А потом… да, я действительно следила за тобой. Я видела тебя в замке, ты был сам по себе, никто не говорил тебе, что делать, где находиться, кому улыбаться и с кем разговаривать… Я завидовала тебе.

— Никто не говорил мне, что делать! — Саймон улыбнулся. — Ты, девочка, просто никогда не встречала Рейчел Дракона… то есть принцесса.

Мириамель, сперва тоже улыбнувшаяся, теперь снова показалась смущенной. На Саймона накатила волна гнева, который жег его все утро. Кто она такая, чтобы стесняться его? Разве он не снимал ее с дерева? Разве она не спала у него на плече?

Что ж, в том-то и дело, верно? — подумал он.

— Мне пора, — он поднял ножны, как бы желая показать ей украшающий их узор. — Я весь день сегодня упражнялся с мечом. Ваши подруги заждались вас. — Он повернулся было, чтобы идти, потом остановился и опустился перед ней на одно колено. На лице ее было еще больше смущения и грусти, чем раньше. — Принцесса, — сказал он и пошел прочь. Он ни разу не оглянулся. Он держал голову высоко, спина его была очень прямой.

Бинабик, одетый во что-то, что казалось его парадным одеянием, — белая куртка из оленьей кожи и ожерелье из птичьих черепов — встретил его на пути в комнату. Саймон холодно приветствовал его, втайне удивившись, что на месте вчерашнего яростного гнева сейчас в душе была только странная опустошенность. Тролль, подождав, пока он соскребет грязь с сапог, последовал за ним в комнату. Саймон стал переодеваться в чистую рубашку, которую любезно оставил для него отец Стренгьярд.

— Я имею уверенность, что ты сейчас содержишь сердитость, Саймон, — начал Бинабик. — Я имею желание, чтобы ты вооружился пониманием, что я не имел знания о принцессе, пока принц Джошуа не говаривал мне позапрошлым вечером.

Рубаха священника была чересчур длинной даже для долговязого Саймона, и он заправил ее в штаны.

— Почему ты мне не сказал? — спросил он, довольный той легкомысленной небрежностью, с которой это у него получилось. Совершенно незачем сокрушаться по поводу вероломства маленького человека — в конце концов он всегда был сам себе хозяин.