Тэд Уильямс - Трон из костей дракона

— Он мог бы стать великолепным королем, ты знаешь, — сказал внезапно Джошуа, словно отвечая на какой-то невысказанный вопрос. — Было время, когда он был сильным, но не безжалостным. Он бывал и жестоким, когда мы были моложе, но то была неосознанная жестокость, с которой старшие мальчики обращаются с младшими. Он даже учил меня — фехтованию, борьбе. Я же никогда и ничему его не научил. Его не интересовало то, что знаю я.

Принц грустно улыбнулся, и на какое-то мгновение его суровые черты приняли обиженное, детское выражение.

— Мы могли бы даже быть друзьями. — Принц поднес к губам сжатые длинные пальцы и подышал на них. — Если бы только Илисса осталась жива.

— Мать Мириамели? — тихо спросил Ярнауга.

— Она была очень красива — южанка, как ты знаешь: черные волосы, белые зубы. Застенчивая, тихая, а когда она улыбалась, казалось, что в комнате зажгли лампу. Она любила моего брата — как могла. Но он пугал ее: слишком громкий, слишком порывистый, необузданный. А она была очень маленькая… тоненькая, как ива… вздрагивала, если кто-нибудь касался ее плеча.

Принц замолчал, погрузившись в воспоминания. Водянистое солнце на горизонте пробилось сквозь пелену облаков и принесло краски в серо-коричневый сад.

— Вы говорите так, как будто много думаете о ней, — мягко сказал старик.

— О, я любил ее, — просто сказал Джошуа. Он по-прежнему не сводил глаз с заросшего сорняками львиного зева. — Я сгорал от любви к ней. Я молил Бога избавить меня от этой любви, но знал, что если такое случится, от меня останется пустая скорлупка и ничего живого не будет во мне. Мои молитвы не помогли мне. И я думаю, что они тоже любила меня! Я был ее единственным другом, она часто говорила. Никто не знал ее так, как я.

— Элиас подозревал?

— Конечно. Он подозревал каждого, кто стоял рядом с ней на придворных маскарадах, а я ни на шаг не отходил от нее. Но, конечно, никогда не переступая определенных границ, — добавил он поспешно, потом остановился. — Почему я должен чувствовать себя виноватым даже теперь? Да простит меня Узирис, я хотел бы, чтобы мы и в самом, деле предали его! — Джошуа стиснул зубы. — Я хотел бы, чтобы она была моей умершей любовницей, а не просто умершей женой моего брата. — Он обвиняюще посмотрел на покрытый шрамами обрубок, торчащий из его правого рукава. — Ее смерть тяжелым камнем лежит у меня на совести — это была моя вина! Боже мой, наша семья населена призраками!

Он замолчал, услышав звук шагов на дорожке.

— Принц Джошуа! Принц Джошуа, где вы?

— Здесь, — рассеянно ответил принц, и через мгновение из-за куста выбежал один из стражников.

— Мой принц, — задыхаясь, проговорил он, падая на одно колено. — Сир Деорнот говорит, что вы должны немедленно идти к нему.

— Они снова на стенах? — спросил Джошуа, вставая и стряхивая росу с шерстяного плаща. Голос его звучал так, как будто доносился издалека.

— Нет, сир, — сказал стражник, рот его судорожно открывался и закрывался, словно он был усатой рыбой. — Это ваш брат — то есть, я хочу сказать, король, сир. Он отступает. Осада снята.

Принц бросил на Ярнаугу озадаченный, встревоженный взгляд. Оба они поспешили по дорожке вслед за возбужденным стражником.

— Верховный король отступил! — закричал Деорнот, когда Джошуа в развевающемся на ветру плаще поднялся по ступенькам. — Смотрите! Он поджал хвост и бежит!

Деорнот повернулся и дружески хлопнул по плечу стоящего рядом Изорна. Молодой риммер улыбнулся, но находившийся тут же Айнскалдир свирепо нахмурился на тот случай, если глупый эркинландер вздумает и на нем испробовать подобную глупость.

— И что теперь? — спросил Джошуа, протискиваясь мимо Деорнота к парапету оседавшей внешней стены. Прямо под ними валялись обломки разрушенного укрытия саперов, свидетельство безуспешной попытки свалить внешнюю стену, подкопавшись под нее. Стена осела на несколько футов, но выдержала — Девдинис строил на века! Саперы были убиты теми несколькими камнями, которые они сами же и расшатали.

Вдали виднелся разворошенный муравейник лагеря Элиаса. Уцелевшие осадные машины были свалены в кучу и разбиты, чтобы они больше никому не могли послужить; бесконечные ряды палаток исчезли, словно унесенные штормовыми ветрами.

По мере того, как нагружались фургоны Верховного короля, грозный рокот барабанов сменился отдаленными криками Погонщиков и щелканьем хлыстов.

— Он отступает! — счастливым голосом сказал Деорнот. — Мы это сделали!

Джошуа покачал головой:

— Но почему? Мы уничтожили лишь малую часть его войск.

— Может быть, он просто понял, как силен Наглимунд? — прищурившись, спросил Изорн.

— Тогда почему они не ждут нас снаружи? — возразил принц. — Эйдон! Что здесь происходит? Я мог бы еще поверить, что сам Элиас отправился обратно в Хейхолт, но почему он не оставил хотя бы видимость осады?

— Чтобы выманить нас, — тихо сказал Айискалдир, — на открытое место. — Нахмурившись, суровый риммер провел большим пальцем по лезвию своего ножа.

— Это возможно, — сказал принц. — Но странно — король хорошо меня знает.

— Джошуа… — Ярнауга смотрел вдаль за снимающуюся с лагеря армию, на утренний туман, заволакивающий северный горизонт. — Там, на севере, очень странные тучи.

Остальные напрягали зрение, но не увидели ничего, кроме смутных пределов Фростмарша.

— Какие тучи? — медленно спросил принц.

— Штормовые тучи. Очень странные. Я никогда не видел таких к югу от гор.

Принц стоял у окна, прижавшись лбом к холодной оконной раме, и слушал бормотание стелющегося ветра. Пустой двор внизу окрашивал нежный лунный свет, темные силуэты деревьев раскачивались на ветру.

Воршева выпростала белую руку из-под мехового покрывала.

— Джошуа, в чем дело? Холодно. Закрой окно и возвращайся в постель.

Принц не обернулся.

— Ветер проникает всюду, — сказал он тихо. — Его нельзя не впустить и нельзя остановить его, если он захочет уйти.

— Слишком поздняя ночь для твоих загадок, Джошуа, — сказала она, зевая, и расправила свои чернильные волосы, так что они распростерлись по простыне, словно черные крылья.

— Может быть, для многого уже слишком поздно, — ответил он и подошел, чтобы сесть на кровать рядом с ней. Джошуа нежно провел рукой по изгибу ее лебединой шеи, но все еще не отводил взгляда от окна. — Прости меня, Воршева. Я… непонятен тебе, я знаю. Я никогда не был правильным — ни для моих учителей, ни для моего брата или отца… ни для тебя. Иногда мне кажется, что я появился на свет не в свое время. — Он погладил ее по щеке, ощутив тепло ее дыхания. — Когда я гляжу на мир, каким он предстал передо мной, меня охватывает только чувство невыносимого одиночества.