Тэд Уильямс - Война Цветов

— Эй ты, кучерявый, — вмешался эльф более человеческого вида, один из тех немногих, кого Тео определил как пожилых. Одежда на нем была чистая, хотя и поношенная, на лице в глубоких складках лежало нечто, напоминающее загар. Жилистый и сильный, он смотрел на мохнача недобрым взглядом.

— Чего тебе, старикан? — отозвался тот. — Думаешь, если ты на человека похож, то и прав у тебя больше?

— Сходство с человеком тут ни при чем, — сказал другой, напрочь этого сходства лишенный, со шкурой, как у броненосца, и выглядывающей из-под панциря крошечной головкой, — а вот ты нарываешься. Мы еще до Тенистой не успели доехать, а ты уже привязался к какому-то бедняге боггарту — он, мол, твой завтрак опрокинул.

— И опрокинул! Носатый поганец вывернул полную коробку шинкованного сенца!

Тео под этот спор забился в свой угол и поднял повыше тетрадь, чтобы отгородиться от попутчиков.

Эльфландия делится на районы, именуемые полями, и они не всегда остаются одинаковыми. Вернее, сами по себе они одни и те же, но не всегда одинаковы по отношению один к другому — это самое лучшее объяснение, которое я способен дать как читателю, так и себе самому. Иногда кажется, будто области Эльфландии расположены движущимися кольцами — на одной неделе две области граничат друг с другом, а на следующей уже нет. В действительности все обстоит еще сложнее, поскольку четких правил относительно количества и регулярности этого движения не существует. Сегодня попасть в Дубраву из Ивняка или в Рябины из Боярышника нельзя, а завтра Дубрава уже открыта для Ив, в то время как Рябины и Боярышник остаются разобщенными.

Я мало бывал за пределами Города и поэтому нечасто наблюдал подобные явления лично, хотя однажды это случилось и со мной, о чем я расскажу в свое время. Однако я часто слышал разговоры на эту тему — так люди в моем родном мире говорят о погоде, не уточняя, зачем нужно брать с собой зонтик, когда идет дождь; подразумевается, что каждый взрослый, если он не умственно отсталый, и так это знает. «Ольшаник в этом году далеко, — говорят в мире эльфов, — но сейчас там очень красиво. Надо бы собраться и съездить — через несколько дней будем там». А в другое время из тех же самых уст можно услышать: «Вчера вечером я был в Ольшанике».

Тео что-то пощекотало шею, и он замер, думая, что это мохнатая морда человека-барана.

— Щельника нигде не видать, — сообщила ему на ухо Кочерыжка.

— Значит, в поезде его нет? — Тео старался говорить как можно тише. Двое подземных троллей, к его великому облегчению, стояли на платформе, когда поезд отходил от станции. Кочерыжка осматривала вагоны в поисках недостающего.

— Я сказала, что его не видать, а это не совсем одно и то же. Народу в поезде битком — может, он в сортире или еще где. Уж не хочешь ли ты, чтоб я в каждый вонючий сортир тут заглядывала?

— Нет, не хочу. Что дальше делать будем?

— Для начала говори потише, Я стою у самой твоей челюсти и услышу, даже если ты будешь шептать, зато другие ничего не услышат. Что будем делать? В Город поедем, что же еще. Провожу тебя к тем, кто хочет с тобой встретиться, и вернусь к моим старикам.

— Разве тебе не надо им позвонить? Сказать, где ты?

— Не-а. Я большая девочка. Но ты мне напомнил кое о чем. Надо позвонить Пижме и все ему рассказать.

— А как?

— Ведь он же дал тебе говорящую ракушку.

— А, да. У нас это называется «телефон».

— В общем, надо его известить. Должен же клан Маргаритки узнать, что одного из них убили.

— Мы что, отсюда звонить будем? — Тео посмотрел по сторонам. Мохнач молчал, крутя клок своей овчины грязно-серой рукой-копытом и сердито глядя на прервавшего его эльфа. В вагоне сидело около двухсот пассажиров, и очень немногие из них хотя бы отдаленно напоминали людей. У некоторых уши были, как у летучих мышей, и Тео подозревал, что они слышат каждое слово, произносимое им и Кочерыжкой.

— Раз в жизни ты высказал здравую мысль. Когда у нас следующая остановка? — Кочерыжка призадумалась. — До Звездной еще далеко, так что твое место, пожалуй, не пропадет, если ты кой-куда сходишь.

— В туалет, да? Пошли.

Вагон покачивало, и Тео пришлось по пути ухватиться за спинку сиденья — так он полагал, пока не услышал недовольного ворчания: спинка на поверку оказалась шейным щитком чего-то ящерообразного.

— Надо было нам, наверное, сесть во второй класс вместо третьего, — тихо посетовала Кочерыжка, пока Тео пятился, бормоча извинения. — Кого только нынче в поезда не пускают.

Туалет оказался как туалет, если не считать сиденья, очень низкого и широкого, и лесенки, приделанной к стене рядом с раковиной.

— А ты не хочешь зайти? — спросил Тео.

— Я лучше снаружи покараулю.

— Тут задвижка есть. Зайдем вместе. Вдруг Пижма спросит что-то, а я не смогу ответить?

— Я в общественные туалеты с парнями не хожу, — нахмурилась Кочерыжка. — Ходила только с папой, пока маленькая была.

— Эта неделя у нас проходит под девизом «все когда-нибудь делается впервые». Залетай.

Если бы он закрылся здесь с кем-то другим, кроме Кочерыжки, они поместились бы с трудом. Она оторвала кусок полотенца от бумажного рулона, расстелила его на краю раковины, как одеяло для пикника, и уселась.

— Хорошо еще, тут не очень грязно. Некоторые такое за собой оставляют...

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

— Не можешь ты этого знать. Ты большой, а я маленькая, и оставленное бывает раз в двадцать больше меня.

— Твоя взяла. — Тео посмотрелся в зеркало. — Хочу смыть эту дрянь, которой Долли меня намазала. С меня уже штукатурка сыплется, а в поезде есть такие же смуглые, как и я.

— Так ведь они-то рабочие.

— Ну и пусть. Здесь каких только нет, никто меня не заметит. Умоюсь, и все тут. — Он исполнил свое намерение, пустив теплую воду, вытерся полотенцем — на ощупь скорее шелковым, чем бумажным — и отскреб остатки белил за ушами и ниже подбородка. Почувствовав себя немного удобнее, он достал из кармана футляр. — Приступим. Достать ее или как? — спросил он, глядя на утопленную в бархате филигранную птичку.

— Просто говори. Вызови Пижму.

— Как вызвать?

— Назови его по имени — Квиллиус.

Тео, поднеся футляр так близко, что золото затуманилось от его дыхания, назвал имя, но ничего не произошло. Он попробовал еще раз. Немного погодя птичка осветилась, как будто ее вынесли на солнце.

— В чем дело? — Фигурка оставалась в футляре, но голос, принадлежавший, бесспорно, Пижме, звучал прямо в ухе у Тео. — Я только что сел за стол.

— У нас возникли трудности, — сказал Тео.

— Кто это?

— Господи Иисусе! — Кочерыжка сверкнула на него глазами и Тео попытался успокоиться. — А вы не догадываетесь? Сколько народу вы отправили на съедение за последние сутки?