Гарри Тёртлдав - Тьма сгущается

Леофсиг вспомнил, как он когда-то, в далекой своей юности, сказал отцу:

— Похоже, этот старикашка подает здесь полотенца со времен Каунианской империи.

Отец тогда рассмеялся, но тут же по своей извечной привычке уточнять все и вся на свете, добавил:

— Увы, нет. Мыться совместно — это скорее фортвежский или разве что еще ункерлантский обычай. У кауниан это было не принято.

Чувствуя себя вымытым до блеска, Леофсиг швырнул полотенце в корзину для грязного белья и направился к входу за своей рубахой. Но как противно было натягивать ее на себя — какая же она пропотевшая и вонючая! Но он же не зувейзин какой-то, чтобы голышом шлепать по улицам Громхеорста! «Как я изменился с тех пор, как вернулся домой!» — подумал он.

Но буквально через пару кварталов его остановил толстый альгарвеец в непривычно коротком килте и задал вопрос на своем языке.

— Я не знаю ваш язык, — ответил молодой человек по-фортвежски. Это было не совсем правдой, но, с другой стороны, он ведь, как его брат Эалстан и кузен Сидрок, не изучал этот язык в школе. Но и рыжик его не понял, это было сразу видно. Тогда Леофсиг перешел на каунианский: — А теперь вы меня понимаете?

Но едва слова слетели с языка, как он осознал, какую кошмарную ошибку допустил. Альгарвейцы презирали всех кауниан и все, что было с ними связано. Но тут рыжик, запинаясь и зажевывая слова, ответил:

— Мало понимать. Не использовать никогда… после… со школьные года.

И, вспомнив нужное слово, он широко улыбнулся.

Леофсиг серьезно кивнул, подтверждая, что все понял, и, стараясь говорить как можно медленней и раздельней, спросил:

— Вы что-то хотели?

— Не есть найти, — сообщил альгарвеец, и Леофсигу понадобилась минута, чтобы понять, что тот что-то потерял.

Рыжик достал из нагрудного кармана листок бумаги и протянул ему. Это была карта Громхеорста. Леофсиг указал на казармы местного альгарвейского гарнизона и пояснил:

— Туда идти.

Но альгарвеец изящно, как все они умеют, отмахнулся и спросил:

— Я есть где? — И изобразил полную растерянность и отчаяние.

— Я покажу вам, — сказал Леофсиг. Он вызвался помочь этому чудаку, прежде чем вспомнил, что ненавидит оккупантов. Да и трудно было ненавидеть этого конкретного толстячка, столь уморительно просящего о помощи. Вот если бы он от нее отказался, тогда… И вместо того, чтобы направить его в опасный район, Леофсиг четко прочертил на карте ногтем путь в казармы.

— Ага! — Альгарвеец приподнял шляпу и вдруг отвесил Леофсигу церемонный поклон — глубокий, насколько позволяло его достоинство. — Благодарствия есть.

И он поклонился еще раз. Леофсиг в ответ умудрился кивнуть — фортвежцы чуждались картинного поведения, они предпочитали скрывать свои чувства. Рыжик, не отрывая глаз от карты, дошел до угла. Если повезет, найдет свой гарнизон. Дорога ему указана абсолютно верная. Уже сворачивая, рыжик оглянулся и снова помахал Леофсигу шляпой. Молодой человек кивнул еще раз и направился домой.

Но после ужина он вновь вспомнил того приветливого альгарвейца и рассказал о нем домашним. Отец понимающе кивнул:

— Должно быть, это был один из тех жандармов, которых привезли к нам из Альгарве. А раз уж они притащили своих жандармов, чтобы следить за порядком в городах, это значит, что все их силы сейчас направлены на то, чтобы противостоять Ункерланту.

И Хестан взглянул на Хенгиста так, словно метнул в него стрелу. И по тому, как дядюшка скривился, видно было, что стрела попала в цель. Но дядя и не думал сдаваться:

— Они наступают! И очень скоро займут столицу герцогства Грельц! Забыл, как называется этот клятый город! Еще немного, еще чуть-чуть — и ункерлантцы побегут со всех ног!

— Херборн, — вставил Эалстан.

— Если только альгарвейцы не побегут первыми, — с невинным видом добавил Хестан.

Хенгист побагровел, засопел и замахал руками, словно сам был альгарвейцем и от негодования лишился речи. Хестан хладнокровно глотнул из кубка и обернулся к сыну:

— А как выглядел этот твой альгарвеец, Леофсиг?

— Н-ну… Он не был похож на этих… — молодой человек с трудом сдержался, чтобы не украсить эпитетами тех альгарвейцев, с которыми ему приходилось встречаться до сих пор. — Когда я показал ему дорогу, он учтиво поблагодарил меня. До сих пор ни один их солдат так себя не вел.

— Да, до сих пор их солдаты не скупились только на щипки за задницу! — вмешалась Кронберга.

— Ну, со мной такого пока что не случалось, — обиделся Леофсиг.

— Так и гордись этим! — нахально заявил Сидрок, и все расхохотались. Да, гораздо приятнее было видеть в альгарвейцах обычных наглых волокит (кем они и были в полной мере), чем солдат, оккупировавших их страну (кем они и были также) и чем очень опасных соседей (кем они уже перестали быть).

— Кто-нибудь еще хочет добавки? — спросила мать Леофсига шуруя в супнице половником. — Всем хватит и фасоли, и сыра. Я сегодня рано встала и успела в лавку до того, как там все подмели начисто.

— Пожалуй, я не устою, Эльфрида, — отозвался Хестан, и Леофсиг с Сидроком тоже протянули тарелки.

Никогда Леофсиг не сделал бы этого, если бы мама не сказала, что добавка есть. И особенно если бы он не был твердо уверен в том, что так оно и есть. Всю юность он прожил, пожираемый муками голода. Он и сам удивлялся: сытым ему удавалось побыть лишь несколько минут, а потом — снова… Чувство сытости было для него чем-то непривычным.

После ужина к нему подсел Эалстан с просьбой помочь решить какую-то очередную отцовскую счетоводческую задачку. Леофсиг прочитал условия и затряс головой:

— Я помню, что знал, как это решается, но будь я проклят, если сумею вспомнить как! — Он даже не стал скрывать глубокий зевок. — Я так устал, что уже строчки с трудом разбираю. Какой из меня работник по ночам! Ты даже не подозреваешь, как тебе повезло, что папа решил оставить тебя в школе!

— Нас теперь там почти ничему не учат, — ответил брат. — Я больше узнаю от отца, чем от мастеров.

— Нет, ты не понимаешь, — покачал головой Леофсиг. — Тебе же не приходится вместо учебы дробить камень на дорогах. Наслаждайся, пока юн. Потом успеешь устать, как я.

— А, понимаю. Особенно тогда, когда смотрю, как Сидрок даже не пытается овладеть всей этой бредятиной, которую альгарвейцы вложили в уста нашим мастерам.

— Если Сидроку так нравится подставлять свою спину мастерам для порки — это его личное дело. А вот если он хочет докопаться до сути — это тоже его личное дело. И я вообще не понимаю, отчего это тебя так волнует.

— Да потому что он делает что хочет, а я в это время зубрю все, что задали мастера и отец! Вот почему! — вскинулся Эалстан. И, помолчав, добавил почти шепотом: — Значит, бывает и хуже этого?