Гарри Тёртлдав - Пропавший легион

Посыльный вернулся минуты через три.

— Его Величество повелел мне передать вам, что задерживается, — доложил халога. — Он завтракает с Баанесом Ономагулосом и присоединится к вам, как только завершит трапезу.

Если гневаясь на Комитту Туризин Гаврас притворялся, то теперь он был рассержен по-настоящему.

— Значит, этот плешивый сын кузнеца важней для него, чем родной брат? — рявкнул он. — Льот, немедленно возвращайся к Маврикиосу и скажи ему, что он со своим завтраком может отправляться ко всем чертям!

В палатке, широко улыбаясь, появился Император.

— Мой юный братец, если ты хочешь оскорбить царственную особу, никогда не делай это через посыльного. Ведь мне придется казнить его, а разбрасываться людьми неразумно.

Туризин ошеломленно уставился на брата, а потом засмеялся.

— Ну и ублюдок же ты, — сказал он. — Втаскивай свой старый мешок с костями в мою палатку.

Маврикиос так и сделал. Он откинул полог и, хотя палатка не была рассчитана на такое количество людей, в ней стало свободнее. Благодаря тонким шелковым стенам она была не очень душной.

Открыв обычный деревянный сундучок, похожий на те, которыми пользуются солдаты, Туризин достал кувшин вина и шумно сделал большой глоток.

— А-а, то, что мне надо… Благодарение Фосу, головная боль уже проходит. — Он снова отпил из кувшина. — Серьезно, брат, ты не должен дразнить меня своей дружбой с Баанесом — я слишком хорошо помню, как ревновал к нему, когда был маленький.

— Знаю, но подвернулась такая отличная возможность посмотреть, как ты злишься, и я не мог упустить ее. — Голос Маврикиоса звучал отчасти виновато, отчасти лукаво — его забавляла удачная шутка.

— Ублюдок, — снова сказал Туризин, на этот раз без раздражения.

Марк переводил взгляд с одного брата на другого. Хотя он и не пил вина, но почувствовал, как все вокруг плывет. На глазах рушилось многое из того, что он, как ему казалось, понял о видессианской политике. Где же та непрерывная ссора, которая сопровождала братьев на людях?

— О боже, — сказал Маврикиос, заметив замешательство Марка, который отчаянно пытался скрыть его. — Боюсь, что мы совершенно запутали нашего гостя.

— Ну и прекрасно. Будь я проклят, если стану извиняться перед варваром, который дружит с намдалени.

Слова Туризина были достаточно злыми, и трибун с опаской взглянул на него, но на лице Севастократора светилась уже знакомая усмешка.

— Ему и полагается быть в замешательстве, — заметил Гаврас-младший. — Он и его отряд, черт побери, так любят островитян, что весь лагерь должен уже гудеть от слухов, будто они собираются объединиться и убить нас всех. Но Фос знает, что мы не поскупимся на золото, чтобы пресечь любые слухи.

— Но мы не обнаружили никаких слухов, — ответил Маврикиос, нахмурясь. — Выводов отсюда может быть только два. Или ты невероятно хитер и умен, или ты лоялен, несмотря на то, что друзей выбираешь себе по-дурацки.

— Он не выглядит чересчур умным, Маврикиос, — сказал Туризин.

— Ты тоже не слишком хорошо выглядишь, братишка, — парировал Император, но в его тоне снова не было злости — только братская любовь.

С упорством, порожденным не в меру выпитым вином, Туризин заявил:

— Если он не настолько умен, чтобы обманывать нас, значит, он нам предан. Как можно ожидать такого от приятеля намдалени?

Он удивленно покачал головой, после чего рыгнул.

— Благодарение богам, — прошептал Марк сам себе. Когда оба Гавраса взглянули на него вопросительно, он сообразил, что заговорил по-латыни.

— Прошу прощения, если дал вам хоть малейший повод сомневаться во мне, — сказал он, — и я очень рад, что ваши сомнения рассеялись.

Он почувствовал такое облегчение, что вопрос, вертевшийся у него на языке, сорвался сам собой:

— Значит, вы не ссоритесь друг с другом? — выпалил он и тут же остановился в еще большем смущении, чем прежде.

Братья Гаврасы выглядели так, словно они были мальчишками, пойманными на месте преступления. Маврикиос вырвал волос из бороды, ошеломленно посмотрел на него и бросил:

— Туризин, он, кажется, умнее, чем ты думал.

— А? — переспросил Туризин вяло. — Надеюсь, что это так.

Он уже клевал носом и безуспешно пытался бороться со сном.

— Ленивый бездельник, — ухмыльнулся Маврикиос и повернулся к Скавру. — Ты совершенно прав, чужеземец. Мы иногда устраиваем небольшое представление — к изумлению зрителей, могу добавить.

— Но я видел, как вы ссоритесь, — возразил трибун. — Это не могло быть подстроено заранее.

Император перестал улыбаться. Он взглянул на брата, но тот уже начал храпеть.

— Та ссора была настоящей, — признал он. — У Туризина всегда был чересчур злой язык, и в тот день меня это раздражало. Но наутро мы, как обычно, помирились. — Он снова широко улыбнулся. — Но в этот раз мой брат решил сморозить глупость перед сотней людей. Не прошло бы и часа, как грифы набросились бы на останки нашей дружбы. — Он приподнял бровь и покосился на римлянина. — Некоторые из стервятников пролетели рядом с тобой, как я слышал.

— Да, это так, — подтвердил Скавр, припоминая странную встречу с Варданесом Сфранцезом.

— Тогда ты знаешь, что я имею в виду, — кивнул Маврикиос. — Ты был далеко не единственным, кто это знал. Мы с Туризином решили, что если мы будем притворяться вечно спорящими, то рано или поздно стервятники приземлятся, вообразив, что нас можно обглодать до костей. Ну что ж, тогда мы сможем приготовить из них неплохое жаркое.

— Понятно, — сказал Марк. — Но почему вы, расставив такую ловушку, дали Ортайясу Сфранцезу под команду левое крыло армии?

— Он круглый дурак, этот Ортайяс, не правда ли? — Император хмыкнул.

— Это я заметил. Но зачем он вообще здесь? Без своей драгоценной книги он знает о войне не больше, чем его лошадь. А с книгой он еще более опасен, поскольку уверен, что знает вещи, о которых не имеет ни малейшего понятия.

— Он здесь по той же причине, по какой получил свое дутое назначение, меня попросил Варданес.

Марк погрузился в молчание, пытаясь переварить услышанное. В конце концов он сокрушенно потряс головой. Интрига, которая позволила Севастосу просить о такой вещи и заставила Императора выполнить его просьбу, была для него слишком сложной. Маврикиос Гаврас наблюдал за его размышлениями.

— Ага, кажется, есть еще вещи, которых ты не в силах понять!.. — рассмеялся он. — Но ты соображаешь в политике больше, чем любой из известных мне военных.

Вспомнив о правящем триумвирате Цезаря, Красса и Помпея, каждый из которых с радостью вырвал бы сердце у другого, если бы не боялся гражданской войны, Скавр сказал:

— Я кое-что знаю о борьбе фракций, но ваша, я думаю, самая запутанная и тяжелая.