Гарри Тёртлдав - Похищенный трон

— Все будет нормально, — сказал он. — Они не могли увидеть многого.

Абивард надеялся, что Царь Царей прав.

На пленном были только рваные льняные подштанники. Один из сторонников Шарбараза, начавший день в дубленой коже — или просто в своем кафтане, — теперь владел прекрасной кольчугой из царской оружейной. Пленный воин придерживал грязную повязку вокруг резаной раны на руке. Выглядел он усталым и перепуганным, на длинном темном лице выделялись огромные глаза.

Поняв, кто такой Шарбараз, он испугался еще больше. Стражники, которые притащили пленного к Шарбаразу, не успели бросить его на землю — он простерся ниц по собственному почину:

— Да продлятся твои дни и прирастет твое царство, величайший! — прохрипел он.

Шарбараз повернулся к Абиварду.

— Вот как он теперь заговорил, — заметил законный Царь Царей. — Однако сегодня утром он с радостью насадил бы меня на копье.

— За несколько часов могут произойти удивительные перемены, — согласился Абивард. Пленный ткнулся лицом в землю.

— Прости, величайший! — взвыл он.

— С какой стати? — прорычал Шарбараз. — Раз ты знал, что я не отрекся от престола добровольно, как у тебя хватило наглости драться со мной?

— Помилуй! — взмолился пленный. — Величайший, я бедный человек и невежественный и ничего не знаю, кроме того, что говорят мне мои командиры. Они сказали — Господом клянусь, я передаю их речи слово и слово, — они сказали, что ты на самом деле отрекся от престола добровольно, а потом злокозненно изменил свое решение, как женщина, которая говорит: «Хочу красные туфли. Нет, синие».

Они сказали, что ты не имел права нарушить данную тобой клятву, что Господь прогневается на Макуран, если ты захватишь престол. Теперь, конечно, я понимаю, что это не так, честное слово. — Он осмелился немного приподнять голову и настороженно смотрел на Шарбараза.

— Уведите его к остальным, — сказал Шарбараз стражникам. Они подняли пленника на ноги и оттащили. Законный Царь Царей издал долгий усталый вздох и повернулся к Абиварду:

— Еще один.

— Еще один, — эхом отозвался Абивард. — Мы выслушали — скольких? шестерых. Все поют одну песню.

— Вот именно. — Шарбараз принялся расхаживать взад-вперед, пиная грязь. — Смердис, да провалится он в Бездну прямо сейчас, умнее, чем я полагал. Эта сказка о том, что я отрекся от клятвы отречения, пусть и лживая от начала до конца, дает тем, кто верит в нее, основание сражаться за него и против меня. Я думал, что его войска растают при первом прикосновении, как соляные статуи под дождем, но все может оказаться намного сложнее.

— Воистину, — печально согласился Абивард. — Если бы этот отряд не перешел на твою сторону, мы бы, возможно, еще сражались — или уже проиграли.

— Эта мысль приходила мне в голову, — признался Шарбараз и спустя мгновение добавил:

— Хотя и помимо моей воли. — Он снова вздохнул. — Я хочу лепешку с творогом, луком и изюмом и огромную чашу вина. Потом я покажусь Динак, чтобы она знала, что я жив-здоров. Но больше всего я хочу хорошенько выспаться. В жизни так не уставал; должно быть, это из меня медленно вытекает страх.

— Величайший, твой выбор представляется мне поразительно правильным, хотя я лично предпочел бы лепешке с творогом, луком и изюмом колбасу.

— Думаю, что такое расхождение во взглядах позволительно, — сказал Шарбараз, и оба рассмеялись.

Рошнани сказала:

— Я почти жалею, что не осталась в крепости. Война на самом деле вовсе не похожа на то, о чем поют трубадуры. — Глаза ее, казавшиеся в тусклом свете лампы в шатре Абиварда больше, чем они есть, были наполнены ужасом от того, что она увидела и услышала. — Столько страданий…

«Я тебя предупреждал» — эти слова всплыли в сознании Абиварда. Но он не произнес их. В любом случае от них было бы мало толку. Он не мог помешать своей главной жене увидеть то, что она увидела, находясь здесь, и не мог отправить ее назад, в Век-Руд. Годарс сказал бы что-то вроде: «Коли сел на коня, надо ехать».

Поскольку он не мог упрекать ее, он сказал:

— Я счастлив, что твой брат получил только две небольшие царапины. Он очень скоро поправится, не сомневаюсь.

— И я тоже, — с явным облегчением сказала Рошнани. — Он так гордился собой, когда пришел вчера повидаться со мной после боя, и, похоже, он в упоении от битвы. — Она покачала головой. — Это я вряд ли смогу понять.

— Он еще молод, — сказал Абивард. — Мне тоже казалось, что я буду жить вечно, до того самого мгновения в прошлом году, когда в степи все пошло прахом.

Рошнани протянула руку и положила ее ему на плечо:

— Женщины всегда знают, что все может обернуться плохо. Иногда мы поражаемся глупости мужчин.

— Оглядываясь назад, я тоже поражаюсь нашей глупости, — сказал Абивард. Например, мы думали, что войска Смердиса сдадутся без боя или начнут переходить на нашу сторону. Эта война будет намного тяжелее, чем представлялось там, в крепости.

— Я вовсе не это имела в виду, — с легким раздражением сказала Рошнани. — Сама идея… Да ладно, что толку? Остается лишь надеяться, что мы победим и что ты, Охос и Шарбараз выйдете из битв целыми и невредимыми.

— А как же иначе? — бесстрашно отозвался Абивард.

Стоны раненых, которые прорезали шерстяную ткань шатра, как стрелы пронзают плоть, превратили его заверения в искренние надежды, как оно на самом деле и было.

Рошнани не выразила этого словами. Она была не из тех, кто стремится добиться своего, беспрестанно пилила мужа, пока он наконец не уступит. Воля Абиварда была защищена от подобных методов воздействия, как крепость Налгис-Краг — от осады. Но что-то — он не мог сказать, что именно, — изменилось в ее лице. Возможно, она на миг отвела глаза от его глаз, услышав особенно мучительный крик боли. Если и так, он это не заметил, во всяком случае не осознал. Но все же он понял, что его слова не развеяли ее страхов.

Он сам с раздражением отметил собственный оправдывающийся тон:

— В любом случае то, что мы можем выиграть, стоит такого риска. Или ты предпочла бы жить под пятой Смердиса и видеть, как все наши аркеты летят через Дегирд к кочевникам?

— Разумеется, нет, — мгновенно ответила она; как никак она была дочерью дихгана. Теперь он определил выражение ее лица: расчетливое, такое же бывало у него, когда ему доводилось решать, хочет ли он платить назначенную барышником цену за мерина-четырехлетку. — Если вы все трое выживете и мы победим — тогда ты прав. Но если кто-то из вас погибнет или мы потерпим поражение — тогда ты не прав. А поскольку и ты, и Шарбараз, и Охос все время в первых рядах…

— А ты бы хотела, чтобы мы держались в стороне? — спросил Абивард.

Гордость его была задета.