Джон Толкин - Хранители

Сэм покраснел до кончиков ушей и, бормоча неуклюжие слова благодарности, низко поклонился Владычице эльфов.

– Осталось узнать, – сказала Галадриэль, – какой подарок в память об эльфах было бы приятно получить гному.

– Никакого, Владычица, – отозвался Гимли. – Мне достаточно, что я видел собственными глазами прекрасную Владычицу Благословенного Края.

– Вы слышали? – спросила у эльфов Галадриэль. – Теперь, я думаю, вам не будет казаться, что всякий гном – угрюмый корыстолюбец? И, однако, без подарка мы тебя не отпустим, дорогой мой Гимли, – добавила она. – Скажи мне, что ты хотел бы получить на память об эльфах Благословенного Края?

– Я ничего не прошу, Владычица, – ответил ей гном... И надолго умолк. Но потом набрался храбрости и закончил: – Если же говорить о несбыточных желаниях... то я пожелал бы получить в подарок прядь волос Владычицы Лориэна. Гномы умеют ценить драгоценности, а в сравнении с твоими волосами, Владычица, золото кажется ржавым железом! Не гневайся – я ведь ни о чем не прошу... – На этот раз он умолк окончательно.

Послышалось испуганное перешептывание эльфов, а Селербэрн в изумлении глянул на гнома. Но Владычица улыбнулась и мягко спросила:

– Что же ты сделал бы с этим подарком?

– Хранил бы его как великую драгоценность, – не задумываясь ответил Владычице гном, – в память о дружбе с эльфами Лориэна.

И Владычица, отрезав у себя прядь волос, отдала ее гному и раздумчиво сказала:

– Я ничего не хочу предрекать, ибо на Средиземье надвигается Тьма и мы не знаем, что ждет нас в будущем. Но если Тьме суждено развеяться, ты сумеешь добыть немало золота – однако не станешь его рабом.

– Тебя, Хранитель, я одариваю последним, – посмотрев на Фродо, сказала Галадриэль, – именно потому, что давно уже решила, как хоть немного облегчить твой путь. – Владычица поднялась и протянула хоббиту хрустальный, светящийся изнутри сосуд. – В этом фиале , – объяснила она, – капля воды из Зеркальной Заводи, пронизанная лучами Вечерней Звезды. Чем чернее Тьма, тем ярче он светится. Надеюсь, что если на твоем пути померкнут иные источники света, то тебе поможет Эльфийский Светильник, – вспомни тогда Галадриэль с ее Зеркалом!

Владычица, озаряемая светом фиала, казалась могущественной, прекрасной и величавой, но вовсе не грозной, как когда-то у Зеркала. Фродо поклонился, ничего не сказав: нужных слов ему в голову не пришло.

Селербэрн проводил Хранителей до причала. Под косыми лучами заходящего солнца мягко золотились волны Ворожеи; небо звенело трелями жаворонков. Путники разделились, как в первый раз, когда решили испробовать лодки; эльфы оттолкнули их шестами от берега, громко пожелали счастливого пути, и они поплыли к Андуину Великому. На косе, при впадении Ворожеи в Андуин, молча стояла Владычица Лориэна. Легкие лодки вынесло на стрежень, и Лориэн медленно начал удаляться, словно могучий златопарусный корабль, уплывающий от Хранителей в безвозвратное прошлое.

За косой величественно хмурый Андуин затемнил прозрачные струи Ворожеи, лодки быстро понесло к югу, и вскоре светлая фигурка Галадриэли стала маленькой, чуть заметной черточкой, светящейся искрой в ладонях рек. Фродо почудилось, что искра вдруг вспыхнула – это Галадриэль поднялась на цыпочки и вскинула руки в последнем прощании, – а потом сквозь шелест попутного ветра ему послышалась отдаленная песня, едва различимая и все-таки звонкая...

Неожиданно Андуин свернул к востоку, и высокий, поросший деревьями берег скрыл от Фродо Благословенный Край. Больше он там никогда не бывал.

Передышка оборвалась, как чудесный сон. Путешественники плыли на юго-восток. Предзакатное солнце, отражаясь в реке, слепило их наполненные слезами глаза. Гимли плакал, ничуть не таясь.

– Теперь, повидав Благословенный Край, – печально сказал своему спутнику гном, – я уж ничто не назову прекрасным... кроме ее прощального дара.

Он нащупал в кармане плоскую коробочку, где хранился золотистый локон Галадриэли.

– Я с трудом решился на Поход в Мордор, – вытирая слезы, заговорил он снова, – а про главные-то опасности, оказывается, не знал. И ведь Элронд предупреждал нас, что никому не известно, какие испытания нам встретятся на пути. Я боялся невзгод и лишений во Тьме – но этот страх меня не остановил. А если б я знал, как страшно измучаюсь, когда мне придется покидать Лориэн, то еще из Раздола ушел бы домой. Потому что, поймай меня завтра же Враг, – муки горше, чем сегодняшнее прощание, ему не придумать... Бедный я, несчастный!

– Нам всем тяжело, – сказал ему Леголас. – Всем, кто живет в наше смутное время. Каждый из нас обречен на потери. Но тебя-то не назовешь бедным и несчастным: ты не потерял самого себя – а это самая горькая потеря. В тяжелое мгновение ты остался с друзьями – и ничем не замутненная память о счастье будет тебе пожизненной наградой.

– Память? – с сомнением отозвался Гимли. – Спасибо тебе за добрые слова, но память – слишком холодное утешение. Ведь она лишь зеркало ушедшей жизни. Во всяком случае, так думают гномы. Для эльфов прошлое вечно продолжается, и память у них – как живая жизнь; а мы вспоминаем о том, что ушло, и наша память подернута холодком... – Гимли умолк, а потом воскликнул: – Ладно, нечего себя травить. Разговорами горю все равно не поможешь... и ледяной ванной, между прочим, тоже. А нас вон вынесло на самую стремнину. – Он сел поудобнее, взялся за весла и начал выгребать к западному берегу – туда, где виднелась лодка Арагорна.

Могучие, темные воды Андуина быстро уносили Хранителей на юго-восток.

Здесь безраздельно властвовала зима. По берегам теснились голые деревья, заслоняя от путников приречные земли. Теплый ветер из Лориэна утих, и Андуин окутала стылая тишина. Не было слышно даже щебета птиц.

Потускневшее солнце скрылось за лесом, и на реку пали промозглые сумерки, сменившиеся вскоре беззвездной ночью. Путники плыли у левого берега; голые деревья, словно серые призраки, жадно тянули узловатые корни к черной, глухо плещущейся воде. Фродо устало закрыл глаза, и его сморила неспокойная дрема.

Проснулся Фродо на лесной поляне. Он был заботливо укутан в одеяло и все же чувствовал, что немного продрог. Занималось холодное, серое утро. Поляну обступили высокие деревья, а где-то внизу шумела река. Неподалеку Гимли разводил костерок.

Позавтракав, путники сразу отчалили; однако грести никому не хотелось, и лодки спокойно плыли по течению. Впереди, куда бы они ни свернули, путников ждали великие опасности; они были рады, что Скалистый далеко, и отнюдь не спешили до него добраться. Зато они совсем не тратили сил, и Арагорн решил, что не будет их торопить. Он лишь следил, чтоб они плыли весь день, с раннего утра и до позднего вечера, ибо опасался, что, пока они отдыхали, Властелин Мордора не сидел сложа руки. Прибрежные леса постепенно редели, а на третьи сутки исчезли совсем. Восточный берег взбугрился холмами, которые простирались до самого горизонта – бесформенные, бурые и совершенно безжизненные: ни птицы или зверя, ни деревца, или кустика, или хоть скалы, чтоб отдохнуть глазу. Путники приплыли к Бурым равнинам, тянувшимся вдоль Андуина от южного Лихолесья до Приречного нагорья и Гиблых болот. Враг ли отравил их каким-нибудь лиходейством, выжег ли багровый подземный огонь, или опустошила черная саранча – этого не знал даже Арагорн; они издревле были мертвыми и пустынными.