Ричард Морган - Сталь остается

Дворики, выжженные солнцем, устланные шевелящимся, стрекочущим ковром насекомых, название которых он так и не научился выговаривать правильно. Декоративные железные решетки на окнах и дверях, узкие белокаменные улочки, прячущиеся от безжалостного зноя. Укромные уголки с прогретыми каменными скамейками в густой тени и тихой музыкой журчащей где-то воды.

Рыночные лотки с горками ярких, налитых соком фруктов, запах которых ощущается за несколько шагов. Философы и стихотворцы, вещающие тут и там с каждого возвышения на широкой площади. Чайные, из которых то и дело доносятся громкие голоса спорщиков, озабоченных всем, что происходит под солнцем: выгодно ли торговать с западными землями, существуют или нет злые духи, не слишком ли велик городской налог на лошадей.

Книги — теплые, увесистые, в кожаных переплетах, издающие едва уловимый, свой особенный запах, когда подносишь их к лицу. И как вздрогнуло виновато сердце, когда он однажды выронил тяжеленный фолиант, и тот, упав на камень, раскрылся на особенно популярной странице, словно разломился пополам вдоль корешка.

Строчки, строчки, строчки черных закорючек текста, и скользящий по ним палец Имраны с длинным ногтем.

Колыхание полупрозрачной шторы, порыв прилетевшего с моря свежего ветерка, его легкое прикосновение, остужающее капельки пота на ее и его коже.

Стихающая суета уходящего дня, крики уличных торговцев, звучащие все печальнее по мере того, как сгущается сумрак, и по всему городу вспыхивают желтыми светлячками окна.

Заунывный призыв к вечерней молитве — и невозможность вырваться из плена тонких, смуглых, пахнущих апельсином рук.

Рейдовые огни рыбацких лодок, поднятых наступающим приливом.

— Да, верно.

Марнак умолк на время, хмуро глядя вперед. Может быть, тоже почувствовал что-то. Потом заговорил. Негромко, бесстрастно.

— На юге мне платили за то, что я убивал. Это хорошо, когда ты молод. Это закаляет тебя, славит твое имя, радует предков в Небесном Доме. Привлекает к тебе внимание небожителей.

— И баб.

Марнак усмехнулся.

— Точно. Но время проходит, и ты больше не молод. Ты вдруг ловишь себя на том, что не получаешь от этого никакого удовольствия. Сказать по правде, я бы и еще раньше вернулся, если бы чешуйчатые не напали.

— Звездный час человечества?

Цитата прозвучала не совсем так, как намеревался произнести ее Эгар. Насмешка растворилась в гордости, которой — после стольких-то лет! — отозвались слова Акала Великого. Марак кивнул сдержанно, так что со стороны могло показаться, будто он просто качнулся.

— Так оно и было. Да только недолго.

— Ага, пока за частоколом копий не увидели своих же.

Марнак пожал плечами.

— Меня это не сильно трогало. Погнался за звонкой имперской монетой, так и жди, что рано или поздно встретишься с лигой. Пойдешь против лиги — скорее всего наткнешься на махака. Тут ничего не поделаешь. Мы ведь и сами раньше с ишлинаками схватывались. Я тоже пару раз дрался за лигу. Еще до того, как империя стала привлекать наемников. И я всегда понимал, что если мы только разобьем ящериц, то обязательно сцепимся со своими же.

— Так почему бы не остаться, не заработать еще немного?

— Я и сам об этом подумывал. Предлагали хорошую должность. Но, повторюсь, все хорошо в свое время, когда ты молод. А я с молодостью давно простился. — Марнак с улыбкой тряхнул головой. Похоже, сам он не часто об этом задумывался. — С годами появляется такое чувство… Выходишь живым из боя и думаешь: как же повезло. Стоишь и не можешь себе объяснить, как же ты уцелел, почему цел, когда все поле завалено телами и залито кровью. Почему небожители оставили тебя в живых. Для какой цели. Что тебе предназначили там, в Небесном Доме. Когда нагрянули чешуйчатые, я решил, что вот он, ответ. Что для этого меня и щадили. Думал, мне суждено погибнуть на войне, и даже был не против — лишь бы помереть достойно.

— Но ты не погиб.

— Нет. — В ответе товарища, как показалось Эгару, прозвучало что-то вроде огорчения. — Не погиб. Выжил даже у Гэллоус-Гэп, а уж там-то — Уранн свидетель — полегли многие. Да и место было подходящее для достойной смерти. Другого такого я не знаю.

Теперь усмехнулся уже Эгар. Только получилось совсем невесело.

— А вместо этого мы все заделались героями, — криво улыбнулся Марнак. — И ты, и я, и даже твой друг-извращенец.

— Послушай, он мне вовсе не…

— А потом глядь — мы уже деремся друг с другом. И все бы ладно, но… — Беспомощный жест. — Старость. Такое чувство, как будто колесо прошло круг и начинает новый. И снова молодые махаки поехали в Ихелтет, спеша встать в поредевший строй и не представляя даже, что их там ждет.

— Да, помню. — Больше всего раздражали тогда сияющие счастливые лица юных рекрутов, так напоминающие его собственное десятью годами ранее. — Чудные времена.

— А ты помнишь ту карусель, что кириаты поставили в Инвале? — Марнак стащил шапку, почесал голову. — Ту, с деревянными лошадками?

— Помню. Сам катался на ней пару раз.

— А знаешь, что бывает, когда эта штуковина останавливается? Ты сидишь, привыкая к тому, что мир больше не кружится, а вокруг новые лица, по большей части детские, и все горят желанием поскорее залезть на этих лошадок. Ты сидишь и не знаешь, хочешь сойти или остаться, сделать еще круг, а потом вдруг как обухом по голове… — Марнак нахлобучил шапку, взглянул искоса на Эгара. — Ты вдруг понимаешь, что не хочешь этого. Ты даже не уверен, что тебе вообще это понравилось.

Они рассмеялись, открыто и громко. Напряжение слетело. Негромкие человеческие звуки недолго повисели над бескрайним простором и растворились в растянувшейся до горизонта тишине, ушли в ветер, как капли мочи в землю.

— Знаешь, — сказал Марнак, ощутив, наверно, гнет тишины и не желая уступать ей, — а я однажды сломал эту Дурацкую лошадку. Не рассказывал? Свалился и сломал. Они еще требовали денег на починку, половину недельного жалованья. А когда я отказался, даже вызвали городскую стражу. Так ты не слыхал?

Вообще-то Эгар слышал историю не раз, но сейчас лишь покачал головой, давая приятелю возможность погрузиться в прошлое, еще раз пережить веселое приключение с лазанием по стенам, прыжками с крыши на крышу, погонями, вторжением в гарем и еще кое-какими деталями, придуманными Марнаком по ходу повествования. В былые времена они садились вокруг костра и точно так же слушали затертые, всем знакомые легенды о Такаваче и Добродетельной Русалке.

Когда Марнак закончил — благополучным бегством через реку и своевременным, до рассвета, возвращением в казармы, — когда смех их снова высушил и унес ветер, вождь кивнул и вытащил из запасников собственную историю. О том, как не вовремя вернувшийся домой имперский рыцарь обнаружил тогда еще молодого Эгара в постели со всеми своими четырьмя женами.