Вольфганг Хольбайн - Месть нибелунгов

— Мои слова истинны. И чем раньше ты примешь их, тем быстрее обретешь покой.

— Ты стражник, который обеспечивает пленнику сладкую жизнь в тюрьме! — воскликнул Зигфрид. — Но я привык полагаться на собственный ум. И я хочу освободиться!

— Нет свободы там, где нет выхода, — сказал голос, немного задрожав. — У тебя нет выхода.

— Я с радостью поверю тебе, если смогу убедиться в этом сам.

Он принялся внимательно ощупывать стены своей странной темницы. Его пальцы попадали в трещины, но Зигфрид не мог вонзить в них Нотунг. Сделав два шага вперед, он поскользнулся и съехал вниз. Ему казалось, что он все это время стоял на лежанке в своей темнице, а теперь ступил на пол. Там свободного пространства было еще меньше, а двигаться вперед мешала стена. Сейчас Зигфриду хотелось бы обладать огненными копытами Хъёрдана, чтобы увидеть сверху, в каком странном месте он оказался.

— Мое слово истинно, — настаивал голос. — Здесь нет выхода.

Требование подчиниться вызвало ярость Зигфрида, и он продолжил ощупывать стены своей темницы. Наконец он заметил, что два небольших участка на передней стене были теплее, чем все остальные поверхности.

— Нет позора в том, чтобы сложить меч с миром, — увещевал голос. — Тебе больше не с чем бороться.

Вместо ответа Зигфрид покрепче сжал Нотунг. В полной темноте его рука на теплом участке была единственным ориентиром.

— Отложи меч, Зигфрид.

В голосе послышался страх, и это укрепило Зигфрида в том, что он на правильном пути.

— Я думаю своей головой, — прорычал он и глубоко вонзил Нотунг в теплую поверхность.

Лезвие меча легко прошло сквозь мягкую склизкую массу. Голос заверещал, словно свинья, которую закалывали к празднику. Когда Зигфрид дернул меч на себя, он увидел луч света. Он нанес еще один удар мечом, после чего сумел разглядеть мрачные земли Утгарда. Голос продолжал кричать, но принц яростно вырезал теплую слизь, проделывая дыру в стене. Наконец он вылез наружу сквозь вязкую плоть.

Грубая почва Утгарда приняла его тело, и, несмотря на вечные сумерки, Зигфриду потребовалось мгновение, чтобы его глаза привыкли к свету. Перекатившись на спину, принц выставил перед собой Нотунг, чтобы отразить вероятное нападение невидимого хозяина темницы. Когда же его глаза окончательно приспособились к свету, Зигфрид увидел то, что находилось перед ним, и вскрикнул от изумления.

До этого он был заточен не в темнице, не в сооружении из камня или железа. Это была голова! Голова, шея которой уходила в землю. Огромная, как дом, со встрепанными волосами и ужасающе грязной кожей, она напоминала землю под ней. И все же это была голова. С одним только глазом. И окровавленной глазницей, сквозь которую Зигфрид только что выбрался наружу.

— Что за наваждение! — воскликнул принц. — Объясни, что ты за создание!

Голова со стоном поморщилась. Очевидно, рана очень болела. От воздуха, вырывавшегося из широких ноздрей, на земле шелестела листва.

— Меня называют… Мимир.

Зигфрид встал и отряхнулся, вновь обретя уверенность в своем превосходстве. Он взглянул на то место, где голова переходила в землю.

— Твое тело зарыто?

Мимир застонал.

— Нет, у меня осталась только голова. Один не дает мне умереть, заставляя меня пророчествовать ему.

— И меня заперли в твоем черепе?

— Мы думали, что ты достаточно настрадался и хочешь избавиться от своих мучений, — пробормотал Мимир, и капли слюны размером с кулак упали с его мясистых губ на землю. — Я должен был уговорить тебя принять все таким, как оно есть.

Зигфрид сделал шаг навстречу Мимиру и направил острие Нотунга на оставшийся глаз.

— Ты хочешь совсем ослепнуть, великан?

В оставшемся глазу появилась паника.

— О нет! Единственное, что мне остается, так это наблюдение за окружающим миром. Если я не смогу видеть, моя жизнь превратится в прозябание, окруженное мраком!

— Тогда скажи мне правду! Что произошло с Ксандрией, Брюнгильдой, королевством?

— Один покарает меня!

— Один покарает тебя уже за то, что ты позволил мне выйти. Теперь решай, будет ли он карать слепую голову или одноглазую.

Мимир немного подвигал челюстью, но потом принял неизбежное.

— Твоя королева жива, а с Брюнгильдой все в порядке. Сколько продержится Ксантен, я не знаю.

— Тогда мне лучше отправиться в путь, — сказал Зигфрид, вкладывая меч в ножны.

Из всех путешествий, которые он совершал, путешествие в Утгард, без сомнения, было самым странным. Зигфриду было жаль, что Нацрея нет рядом с ним: араб мог бы наполнить целые библиотеки книгами со своими описаниями и рисунками Утгарда. Испытания, с которыми приходилось сталкиваться принцу, можно было победить острым умом, а не острым мечом, и Зигфрид мысленно благодарил людей, сопровождавших его на жизненном пути и дававших ему ценные советы.

Впереди Зигфрид увидел возвышение. Там земля была такой же, как возле Иггдрасила, мягкой и подвижной, но Зигфрид решил подняться туда в надежде, что он сможет сориентироваться благодаря открывшемуся виду Утгарда. События, связанные с зыбучими песками и черепом Мимира, лишили его понимания того, где же он находится.

Но до самой высшей точки этого холма он не дошел.

Когда он вонзил Нотунг в землю, чтобы облегчить подъем, земля задрожала и судорожно изогнулась навстречу Зигфриду. Он попытался схватиться за что-нибудь, но, не найдя ничего подходящего, скатился вниз, не выпуская из рук меча. Он наткнулся на куст с ягодами, вооруженными острыми зубами. Ягоды защелкали тысячей крошечных ртов, но Зигфрид поспешно откатился вбок, чтобы избежать их нападения.

Затем принц быстро поднялся на ноги и, выставив меч, приготовился защищаться от всего, что может на него напасть. Нападением же грозил холм, на который он всего пару мгновений назад хотел взобраться. В воздухе послышалось шипение, многоголосый вой, звуки ломавшегося дерева и разверзающейся земли. Холм становился все больше и больше, а потом раскололся надвое, высвободив две скрещенные до этого руки. Вытянутые тела стали извиваться в вышине, мотая головами. Из покрытых чешуей ртов высунулись необычайно длинные раздвоенные языки.

Две гигантские змеи отряхнулись, и на Зигфрида полился дождь из разрыхленной почвы. Змеи так сильно давили на поверхность Утгарда, что земля под ногами принца дала трещину и ему пришлось отпрыгнуть в сторону.

Зигфрид чувствовал себя подобно рыбаку, пытавшемуся голыми руками остановить шторм. Чешуйки на телах змей были больше его самого, и если бы змеи выпрямились, то наверняка смогли бы лизнуть кончиками языков нижний слой Мидгарда.

Гоин и Моин. Божественные змеи Утгарда, рожденные волком Графвитниром. Одна змея была коричневато-красной, а вторая серовато-зеленой. Зигфрид знал о них не так уж много. Он помнил лишь, что по легенде Гоин и Моин подтачивали корни Иггдрасила, дабы мировое древо не слишком сильно разрасталось. Их изящные головы по величине превосходили римские корабли, а черные глаза напоминали темные озера.