Валерий Иващенко - Золотой Лис. 1-2 часть

Так то на спорной и весьма путаной границе меж маноров. А вот на углу, где сходились интересы сразу троих лендлордов, подобные шутки уже куда как чреваты, доложу я вам. И переместить чуток таковое в свою пользу означало уже гораздо большие осложнения, потому как в дело оказывался замешан кто-то третий. А у него обязательно сыщутся сторонники да родственнички, да кое-какие старые счета. Там уже просто междусобойчиком не обойдётся — непременно выльется в такую похабень, что придётся самому королю присылать войска да замирять расходившихся их благородий.

Потому-то углы владений всегда обустраивались добротно и обозначались солидно, на века. Ридд вычленил взглядом три массивных каменных изваяния и усмехнулся уголками губ. Так и представлялось, как тёмной ночью трое вельмож сошлись здесь и порешили, что вот тут и заканчиваются интересы каждого из них — как раз меж трёх выступающих из-под земли гранитных скал. А потом уже камнетёсы немного облагородили форму тех, высвободили сокрытые до поры в камне символы. Да магики наложили свои многомудрые, ощущавшиеся даже спустя века заклятья.

Слева от уже едва видневшейся дороги хмуро и недоверчиво поглядывал здоровенный, в два конских корпуса дикий вепрь — то маркиз дю Фрембо грозил неведомым супостатам всею мощью своей верной дружины. Справа к земле прижался перед прыжком ничуть не меньших размеров гранитный лев, показывая — что же предстоит дерзнувшим нарушить границы графа Мейзери. А собственно за угловой точкой, почти напротив, в сумраке мрачно чернел уже готовый встать на дыбы могучий медведь. И судя по размерам, нарушителю покоя баронов Шарто тоже пришлось бы ох как несладко.

То ли древняя магия чем-то насторожилась, то ли Ридд потревожил её своим неурочным визитом — но глаза исполинских стражей откровенно мерцали тускло-багровым…

И всё же, как он ни осматривался и прислушивался затаив дыхание, источник возможных неприятностей вычленить так и не удалось. Но тем не менее, обе доселе трусившие позади кобылки безо всякой команды подтянулись поближе и, чуть сдавив сапоги всадника, даже прижались своими боками в неосознанных поисках защиты.

— Хотелось бы ещё знать, от чего? Флора, ты что-нибудь чувствуешь? — Ридд сам поразился, как хрипловато и чужеродно прозвучал здесь и сейчас его голос.

От верной дриады, которая то хлопотала над ним со вполне похвальной, хотя иногда и докучливой материнской заботой — то весьма язвительно высмеивала иные поступки и взгляды парня — то вдруг признавалась в любви, да причём в самых пылких и изысканных выражениях, почерпнутых из дальних уголков памяти прочитанных книг — так вот, от бедняжки Флоры донеслась лишь не мелкая, а очень даже крупная дрожь. Настолько чувствительно дриада вибрировала от страха, что человек и сам ощутил, как то ли от вечерней сырости, то ли ещё невесть с чего у него словно сами собою лязгнули зубы.

— Да какого псоглавца? — рявкнул осерчавший с досады Ридд. Так и хотелось обнажить клинок да насадить на него пару-тойку супостатов. Да вот, оных в пределах видимости и даже слышимости решительно не наблюдалось.

Клубился под копытами жеребца вечерний туман. Тёк неслышно седыми прядями, вкрадчиво и мягко заполняя собою и дороги, и перекрёсток их. Заглушал постепенно все звуки, полнился и густел. Он давно уже закрыл собою бабки Черныша, потёк выше — и судя по несомненно гнусным намерениям, вскоре намеревался уже и лизнуть сапоги всадника.

Ну туман, ну необычайно густой и плотный даже для осеннего вечера — если бы непонятки только этим и ограничились, Ридд только вздохнул бы с облегчением. Но едва не разбегавшиеся от усердия глаза краем взгляда нет-нет да цепляли, как по шкурам обеих кобылок вкрадчиво стекал серебряный и золотой огонь. Точно так же мягко и неслышно тёк, порою превращая их гривы в нечто величественное и развевающееся, а самих животных в каких-то потусторонних скакунов.

Но вот что за мрак стекал по гриве чёрного жеребца, Ридд побоялся бы даже и предположить — этому злодею сам падший бог не указ, судя по оскалившейся злорадно пасти, из которой порою ронялись светящиеся зелёным ядом капли. Да и клыки там нынче обретались такие, что любого матёрого волчару от страха медвежья болезнь прохватит. А взгляд… один лишь раз уловив только мимолётный отблеск, седок больше ни за какие коврижки не решился бы попасть под это феерическое сияние.

— Эй вы, порождения тьмы! А ну вперёд, адские бестии! — больше для собственной храбрости ругнулся Ридд и пришпорил своего жеребца.

К его удивлению, Черныш весьма покладисто тронул с места, вздымая грудью невесомые седые волны. Несколько шагов, во время которых парень ничуть не удивился бы, если бы жеребец вдруг провалился вниз аж до самого адского пламени… и ничего не произошло.

Зато две истекающие ясным пламенем кобылки обнаружили, что вдруг остались если не без защиты, то без моральной поддержки точно. Обе негодницы переглянулись с самым лукавым видом. Не сговариваясь, негромко заржали, тряхнув роскошными огненными гривами — и боязливо ступили следом. Бесшумно словно призраки они в несколько плавных и величавых движений словно доплыли по туману к хозяину, после чего опять замерли по сторонам — но уже с таким видом, будто не прижались в поисках успокоения, а на самом деле просто охраняют человека от невесть каких напастей.

Нет, тут обязательно следовало бы пригласить крепкого жреца из Храма или даже колдуна в плаще цвета ночи! Ибо вокруг оказалась уже непроглядная темень, лишь светились две лошади — золотая и серебряная. Но и драгоценного сияния их оказывалось недостаточно, ибо оно непостижимым образом впитывалось в глыбу мрака, которой обернулся и без того чёрный жеребец. Право, стоило крепко задуматься, да что же за демона ненароком пригрел барон Шарто в своих конюшнях?

И тогда обливающийся едким холодным потом Ридд сделал, пожалуй, самый храбрый поступок в своей жизни. Хотя со стороны то казалось, что всадник просто подобрал поводья, миг-другой всмотрелся в непроглядную тьму, словно тщась что-то разглядеть там, в будущем — да и тронул во-он в ту неприметную сторонку своего коня и всю маленькую кавалькаду…

— И на какую же тему обращены помыслы моего благородного сына?

Против ожидания, голос почтенной баронессы Шарто вовсе не звучал озабоченно. Да и чего беспокоиться? Теперь уже осталась самая малость.

Долгий и весьма извилистый путь из самого пограничья хоть и изобиловал некоторыми происшествиями и даже волнениями, но оказался закончен. Лишь здесь, перед самыми уже гостеприимно распахнутыми великого и желанного Нахтигейла, приключилось то, насчёт чего летописцам ещё только предстояло ломать головы — включить оную поучительную оказию в хроники и жизнеописания? Или же умолчать, старательно делая вид, будто ничего такого не было?..