Вальтер Моэрс - 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь

Одним словом, волны-болтушки учили меня всем премудростям устной речи. Письмом мы не занимались. Что толку, находясь в открытом море, попусту марать бумагу, если она рано или поздно все рано размокнет.

Выучив меня говорить, волны-болтушки не успокоились. Они решили довести мое мастерство до совершенства.

Они научили меня бубнить, орать во все горло, шептать, ворчать, распинаться, сплетничать, молоть чепуху, вести светскую беседу, разливаться соловьем и, само собой, просто болтать. Волны-болтушки обучили меня держать речь, разговаривать с самим собой, а также посвятили меня во все тайны искусства переубеждения: как прожужжать собеседнику все уши, наврать с три короба и выйти сухим из воды. Самым тяжелым делом было научиться сохранять дар красноречия в экстремальных условиях. Для этого я тренировался говорить, стоя на одной ноге, вниз головой, с кокосом во рту и под градом колючих брызг морской воды.

Удивительно, что мои новые подружки за это время тоже преобразились, от прежней их вредности не осталось и следа. Вероятно, ни разу в жизни у них не было еще такого интересного и ответственного занятия. И они отдались ему целиком и полностью, без остатка. Надо признать, лучших учителей мне вряд ли удалось бы сыскать. Язык у обеих был подвешен что надо.

Да и я очень быстро постигал все тонкости мастерства. По прошествии пяти недель волны уже ничему не могли меня научить, я, пожалуй, даже чуточку их превзошел. Я мог свободно произносить любое из существующих слов, с любой интонацией и в любой тональности, при необходимости даже задом наперед. «Биноминальный коэффициент» давным-давно уже превратился в простенькое упражнение для разминки.

Я умел ораторствовать, произносить тосты, давать клятву (и тут же ее нарушать), сыпать проклятиями, читать монологи, ловко ввернуть сочиненный экспромтом стишок, расточать комплименты, нести несусветную чушь и бормотать нечленораздельный вздор. Я мог говорить начистоту, негодовать, критиковать, ругаться, драть глотку, разражаться тирадами, разглагольствовать, выступать с докладом, проповедовать и, само собой, рассказывать небылицы о своих морских приключениях.

Выучившись говорить, мне захотелось общаться, и первыми моими собеседниками, естественно, стали волны-болтушки. Только вот жизненного опыта у меня пока еще было маловато, так что рассказывать было особенно не о чем. Зато они знали массу всяких интересных и полезных вещей. Веками — так, во всяком случае, они утверждали — подружки скитались по морям-океанам и за это время повидали немало. Они поведали мне о чудовищных ураганах, высверливающих в море огромные воронки, о гигантских змеях, которые бьются друг с другом, выплевывая длинные языки пламени, о розовых прозрачных китах, заглатывающих корабли, об осьминогах, у которых щупальца такой длины, что они могут обхватить ими целые острова, о крошечных морских чертенятах, пляшущих на гребне волны и охотящихся за выпрыгивающими из воды рыбешками, о горячих метеоритах, от которых закипает вода в океане, о затонувших и, наоборот, появившихся из воды континентах, о подводных вулканах, о кораблях-призраках, о водяных и русалках, о морских духах, всевозможной нечисти и о подводных землетрясениях. Но больше всего любили они сплетничать друг про друга. Стоило только одной отплыть от плота чуть подальше, вторая тут же принималась нашептывать мне о том, насколько скверный и подлый характер у ее подруги, которой и доверять-то совсем нельзя, и так далее и тому подобное. Хуже всего было то, что я никак не мог научиться их различать. Они походили друг на друга как две капли воды. Видимо, заблуждение, что все волны похожи, время от времени, как исключение, тоже попадает в точку.

За это время я привязался к обеим. Когда ты молод, друзей приобретаешь легко, и кажется, что они останутся с тобой навсегда. Но в один прекрасный день безмятежной идиллии, царившей между нами, настал конец. Уже несколько часов волны кружили вокруг моего плота, не издавая ни звука. Меня это озадачило. Я стал уже было подумывать, что чем-то обидел их, как вдруг обе подплыли совсем близко к плоту и, немного поколебавшись, заговорили.

— Понимаешь, нам надо… — промямлила одна.

— Закон океана! — всхлипнула вторая.

Тут обе разрыдались.

Успокоившись, они наконец объяснили, в чем дело. В последние дни море вокруг нас стало удивительно неспокойным — давало знать о себе одно из океанских течений. Волны-болтушки понимали, что рано или поздно им придется ему подчиниться. Слишком долго оставаться на месте они не могли. Это грозило им измельчанием и полным исчезновением. Обреченные вечно скитаться по бескрайнему океану, они не могли противиться своей судьбе.

— Большое-пребольшое вам спасибо! — сказал я, потому что теперь умел говорить.

— Ерунда, — отозвалась одна, и в ее голосе слышались слезы. — Впервые в жизни не знаю, что сказать!

— Но у нас есть для тебя подарок, — сказала вторая. — Мы придумали тебе имя!

Имя на всю жизнь. — Да, мы придумали тебе имя, — подхватила первая. — Мы решили назвать тебя Синим Медведем.

Мне стало ясно, что волны-болтушки не отличаются богатой фантазией. Хотя это был и вправду подарок! Ведь до сих пор у меня не было имени. После влажных прощальных объятий — я сам чуть было не разревелся — они, вздыхая и всхлипывая, уплыли прочь.

Солнце уже клонилось к закату, но, до тех пор пока не погас последний луч, я мог наблюдать вдалеке два знакомых силуэта, скользящие по направлению к горизонту. Правда, стоило им отплыть от плота всего на несколько метров, как они тут же взялись за старое и начали спорить.

— А я тебе говорю…

— Ну и говори себе на здоровье!

— Повтори, что ты сказала?!

Продолжая ругаться, они плыли дальше, а я, спустя несколько часов, когда обе уже скрылись из виду, все еще слышал ставшие такими родными голоса.

Кокосового провианта на плоту между тем заметно поубавилось, и резервный запас воды вследствие тяжких речевых упражнений неожиданно быстро подошел к концу. Да еще солнце с каждым днем все жарче и яростнее палило мою непокрытую голову, ведь течение неумолимо уносило меня все дальше на юг.

Огромный глаз. Через три дня мой мозг иссушился настолько, что я мог только тупо сидеть на плоту, вперив бессмысленный взгляд в однообразную гладь океана. Если целый день неотрывно смотришь на волны, можешь разглядеть в них множество самых необычных созданий. Например, какого-нибудь дракона или динозавра или даже целые полчища чудовищ, сражающихся друг с другом, пляшущих зеленых человечков, русалок и подозрительных серых существ с рожками на голове и длинными тонкими хвостами. Вскоре мне стало казаться, что я могу взглядом проникать на самое дно океана. Я видел фантастические дворцы, подо мной проплывали прозрачные подводные лодки. Однажды передо мной просеменила огромная каракатица на тысяче проворных ножек. Потом появился пиратский корабль со страшными, звенящими костями скелетами, которые пели зловещие песни о мертвецах. И наконец я увидел самый жуткий кошмар из всех, какие только можно себе представить. Это была огромная, раз в десять больше моего плота, голова, с единственным гигантским, размером с дом, глазом, который дико вращался в глазнице, закатываясь так, что оставался виден один лишь белок. А под этим чудовищным окуляром еще и отвратительная здоровенная пасть, какой не составит труда проглотить даже самый большущий корабль, — огромная челюсть, оснащенная бесчисленным множеством тонких и длинных зубов. Чудовище жадно разевало рот, похожий на гигантскую пропасть, так что было видно чуть ли не самое дно этой влажной могилы. Голова его была покрыта твердой чешуей и роговыми наростами, заканчивающимися гадкими кратерами, и вся испещрена глубокими шрамами. Не в силах отвести глаз, я, как загипнотизированный, смотрел на исполинского урода.