Вальтер Моэрс - 13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь

Большой лес. Вопреки своей дурной славе, лес оказался просто чудесным. И чудеснее всего в нем было именно то, что он оказался самым обыкновенным лесом. Здесь не было длинных густых лиан и непроходимых чащоб, как в лесу на острове у химериад, и не было тропического рая с поющими цветами и растениями из хрусталя, как на острове-плотожоре, это был самый нормальный лес, типичный для средних широт, с высокими елями, раскидистыми дубами, стройными тополями и бесчисленным множеством белых стволов берез, стоящих друг от друга на таком одинаковом расстоянии, словно их специально высадила чья-то заботливая рука. Ветви кустарников ломились от тяжести спелых ягод, тут и там виднелись залитые солнечным светом полянки с фиалками и мухоморами и прозрачными, кристально чистыми ручейками.

Шагать по такому лесу было одно удовольствие — никакого препятствия на пути, ни тебе пенька, ни поваленного непогодой дерева. Хроническая мигрень, астматический кашель от ржавой пыли темногорского лабиринта, боли в спине от долгой ходьбы внаклонку — все это исчезло без следа. Я шел не останавливаясь почти целый день, просто потому, что мне было несказанно приятно шагать по нетронутому, чистому лесу. Потом начало смеркаться. Пришла пора устраиваться на ночлег, благо укромных уголков и живописных полянок вокруг было предостаточно — выбирай, что душа пожелает. Я уже почти вышел на одну из полян, как вдруг в нос мне ударило странное, незнакомое чувство.

Тут читатель, наверное, справедливо заметит, что чувство не может ударить в нос, но это было именно так.

Я потянул носом воздух и вдруг почувствовал, что вернулся домой.

Естественно, чувство это меня немного смутило, но оно отнюдь не было неприятным. А тут еще появился звук, самый сладостный из всех звуков, какие только мне доводилось слышать за все свои предыдущие жизни. Кто-то напевал, притом таким чистым, безупречным голосом, что у меня на глаза навернулись слезы. Я тихонько подкрался к раскидистой ели, раздвинул зеленые лапы и выглянул на поляну.

Там, в окружении целого моря фиалок, высвеченная последними лучами заката, словно святая с иконы, сидела — девушка. И это была не обычная девушка, а юная медведица с точно таким же синим мехом, как у меня.

БОЛЬШОЙ ЛЕС [продолжение]. Древняя легенда гласит: много-много лет назад, в те времена, когда Большой лес был обитаемым, его населяли медведи очень редкой породы, с разноцветным мехом (см.: разноцветные медведи). Эти существа славились на редкость добродушным нравом, вели оседлый образ жизни и были выдающимися пчеловодами. Но однажды все они бесследно исчезли из леса, никто не знает, почему и куда.

Неудивительно, что я почувствовал себя здесь как дома. Возможно, в Большом лесу жили мои предки. Чутье подсказывало: в легенде определенно содержится доля истины, а наличие синей медведицы делало этот факт практически неоспоримым.

Правда, от избытка чувств я решил поначалу, что мех у девушки того же самого цвета, что у меня, но это было не так. Моя шкура — темно-синего цвета с примесью ультрамарина, словно морские суровые волны на большой глубине, у нее же мех был намного светлее и напоминал скорее цвет неба в погожий день, василек или незабудку.

Ни разу в жизни не видел я ничего более прекрасного. С той самой минуты медведица превратилась для меня в центр мироздания. Вся моя жизнь была теперь подчинена одной-единственной цели — любить ее. Я точно знал, сама судьба предназначила нас друг для друга. Но в тот момент меня захлестнуло еще одно незнакомое до сих пор чувство — робость. Я инстинктивно попятился, ища еще более надежного укрытия, и нашел его в густых зарослях крапивы.

Сомнения. От одной только мысли покинуть свое убежище и попасться ей на глаза меня бросало то в жар, то в холод. А что, если я споткнусь и растянусь перед ней во весь рост? Вот смеху-то будет! Или она испугается и убежит. А первое впечатление, как известно, самое важное. Вдруг я ей не понравлюсь? Может, у меня грязная шкура? И зубы. Когда я в последний раз мыл уши? Такие или похожие мысли роились у меня в голове, и тогда, в том моем состоянии, они казались мне совершенно разумными и справедливыми. Поэтому я так и остался тупо сидеть в своих кустах, ограничившись лишь наблюдением за красавицей со стороны.

И все последующие дни я продолжал заниматься тем же самым: сидел, спрятавшись где-нибудь в густых зарослях, и тихонько любовался ею. Лес с его буйной растительностью, раскидистые кроны мощных дубов, высокая трава, крапива, кусты малины и папоротник милосердно заботились о моем укрытии.

Дом на поляне. Синяя медведица жила в маленьком домике на той самой поляне, где я ее впервые увидел. Домик был деревянный с соломенной крышей. И тут, как ни странно, водилось множество всяких зверей, которых так не хватало в лесу. Словно ища спасения и защиты, все они собрались рядом с домиком, расположились вокруг него или даже внутри. Птицы свили себе гнезда на крыше, белки и мыши по-хозяйски сновали туда-сюда, будто у себя дома. Над поляной порхали яркие бабочки, толстые шмели в поисках меда гудели свои протяжные шмелиные песни, а в ручье, разделявшем поляну на две половины, плавало семейство уток с семью утятами. Перед домиком был разбит небольшой садик, разделенный на две части: огородную и цветочную. В огороде за круглыми тыквами возвышались мясистые шапки цветной капусты, блестели сочные тяжелые грозди спелых томатов, а темно-зеленые листья ревеня защищали две грядки редиса от полуденного зноя. Розмарин, петрушка и чеснок росли рядом с алыми дикими маками и шиповником. Аккуратненькое картофельное поле распростерлось по соседству с рядами моркови и лука, за которыми кустились заросли настурции, майорана, мяты и шалфея. Весь этот стройный порядок выдавал не только отменный вкус, но и глубокие познания в области кулинарии и сочетаемости основных продуктов питания с разнообразными местными и заморскими приправами. Шалфей соседствовал здесь с луковичной травой и листовым укропом, сентябрин — с мятной корицей, мышиный горошек — с серебристым салатом, земляной гриб — с кориандрином, заячьи лапки — с зелеными ноготками, вешенки — с горчичницей, сапожки — с коралловыми пальчиками.

Ведьмина радость и цветок папоротника. В цветочной части росли самые красивые из замонианских цветов в чудесном сочетании с очень редкими, экзотическими растениями. Ведьмина радость и золотая примула, бергинум и мандраголин, цветок папоротника, ангелин и вербоцвет, дальнезамонианская роза, трубчатый тюльпан, лютикерия, бархатная орхидея, болотная капуста, касафранские усы и натифтофский мох, кокосовые лепестки, Черная Сусанна и райские лилии — все это было высажено с таким вкусом и в таком безупречном порядке, что походило скорее на картину кисти какого-то знаменитого мастера-пейзажиста. Одним словом, это было место, где хотелось остаться жить навсегда.